– Я не пойду, мама, – вяло произнесла Дженни.
– Но ты не была в церкви с тех пор, как вышла из больницы. Ты совсем не выходишь из дома.
– Я выходила, мама. – Дженни повернулась к матери, при ярком солнечном свете круги под ее глазами казались еще более темными. – Но все сразу начинали глазеть на меня и перешептываться. Я не могу этого выносить. Не пойду в церковь, не хочу быть для них посмешищем.
– Ты отвергаешь Спасителя! – горячо воскликнула Элен. – Как же ты получишь прощение за свои грехи, если не будешь ходить в церковь?
– За какие грехи ребенку нужно прощение? – раздался позади нее голос мужа. Она обернулась к нему и завелась еще больше.
– Хватит с нас дома и одного предателя церкви, других нам не надо. – Она обернулась к Дженни. – Одевайся, ты еще успеешь со мной.
– Я не могу, мама, – сказала Дженни. – Я не пойду.
Элен шагнула к дочери и замахнулась на нее. Внезапно она почувствовала, как железные тиски сомкнулись вокруг ее запястья. Повернув голову, она заглянула мужу в лицо. Его обычно мягкие голубые глаза были холодными и суровыми.
– Не тронь ребенка, – сказал он. – Ты что, совсем рехнулась?
Элен некоторое время смотрела на него, потом злость ее внезапно прошла, и Элен разом обмякла. На глазах у нее появились слезы.
– Отец Хадли просил привести Дженни, он сказал, что будет молиться за нее.
Том тоже почувствовал, что гнев отхлынул, и отпустил руку жены, которая бессильно упала вдоль ее тела. Он повернулся к дочери.
– Ты именно поэтому не хочешь идти в церковь, Дженни-медвежонок? Потому что они пялятся на тебя?
Дженни кивнула.
– А ты пойдешь, если с тобой пойду я? – вдруг спросил он.
Дженни посмотрела отцу в глаза и прочла в них любовь.
– Да, папа.
– Вот и хорошо, тогда одевайся, а я быстро побреюсь.
Он резко повернулся и вышел из комнаты. Элен удивленно посмотрела ему вслед, не понимая, что произошло.
Когда они пробирались к своей скамье, по толпе пронесся удивленный шепот. Краешком глаз Том наблюдал, как все головы поворачиваются в их сторону. Его затрясло от людской жестокости. Он сжал руку дочери и, улыбаясь, опустился на колени и перекрестился.
Когда они выходили из церкви, ситуация была еще хуже. У любопытных было время собраться на ступеньках церкви под ярким утренним солнцем. Так что им предстояло пройти сквозь строй идиотов.
– Вот и все, – сказал Том, когда они завернули за угол.
Они перешли улицу и пошли по направлению к аптеке, расположенной на перекрестке. Группа подростков, одетых в выходные костюмы, стояла у витрины аптеки и смеялась. Когда они проходили мимо, подростки замолкли и принялись с любопытством разглядывать их. Том обернулся и сердито посмотрел на них. Он услышал, как подростки разом зашептались за его спиной. Один из парней презрительно хмыкнул, другой рассмеялся, и этот грязный смех болью пронзил его сердце. Он резко отпустил руку Дженни и вернулся на угол. Подростки удивленно посмотрели на него, смех застыл у них на губах.
– Над чем вы смеетесь, ребята? – спросил он. Лицо его было белым от злости. – Скажите, может быть, и я посмеюсь вместе с вами. – Они молча, смущенно смотрели на него. – Уходите отсюда, – тихо сказал Том. – И если я когда-нибудь услышу, что вы смеетесь или дурно говорите обо мне или о ком-нибудь из членов моей семьи, то я приду сюда и вы познакомитесь с моими кулаками.
Самый высокий из подростков сделал шаг к Тому и посмотрел на него наглыми глазами. Он был немного выше Тома, и на губах его играла презрительная усмешка.
– Это свободная страна, и мы можем стоять там, где нам нравится.
Том закипел от возмущения. Он схватил парня за лацканы пиджака и с силой опустил на колени.
– Значит, это свобода? – закричал он так, что на лбу его вздулись жилы. – Свобода стоять на углу и выбирать, кого изнасиловать вечером? – Он размахнулся и влепил парню пощечину.
Подросток сжался, спесь моментально слетела с него.
– За что, мистер Дентон? Ведь это не мы трахнули Дженни.
От этих слов кровь застыла у Тома в жилах. Он стоял с занесенной рукой и смотрел на парня. Трахнуть Дженни. Они могут так говорить о его дочери, и с этим ничего нельзя поделать. Он медленно опустил руку и резко оттолкнул парня от себя. Оглядел всю компанию, переводя взгляд с одного подростка на другого. Они просто мальчишки, сказал он себе, нельзя ненавидеть всех мальчишек за то, что совершили два подонка. Парень прав, они не виноваты.
Он почувствовал себя разбитым. Если кто и виноват, так это он. Если бы он был настоящим мужчиной и имел работу, этого, наверное, не случилось бы.
– Убирайтесь отсюда, – сказал он. – И если кто-нибудь из вас еще раз встретит меня здесь, то пусть лучше перейдет на другую сторону улицы.
Подростки посмотрели на него, потом друг на друга. Казалось, они жалели его. Вдруг, словно по какой-то таинственной команде, они по одному и по двое стали расходиться. Через несколько минут Том остался один. Он стоял, пытаясь унять внезапно охватившую его дрожь. Потом побрел к углу, где его ожидали жена с дочерью.
– Вот и все, – сказал он второй раз за утро, взял Дженни за руку, и они пошли к дому. Но хотя Том и сказал, что все кончено, он знал, что это не кончено и не будет кончено до тех пор, пока он будет жить и помнить.
Холодный сентябрьский ветер напоминал о наступлении осени. Через окно троллейбуса Дженни посмотрела на остановку. Отец стоял под фонарем, ожидая ее. Теперь он встречал ее каждый вечер. Троллейбус остановился, и Дженни вышла.
– Привет, папа.
– Привет, Дженни-медвежонок.
Они пошли к дому. Дженни старалась шагать в ногу с отцом.
– Ну как, удачно сегодня?
Том покачал головой.
– Не понимаю, нигде нет работы.
– Может быть, завтра будет.
– Надеюсь, – сказал он. – Может быть, после выборов кое-что изменится. Рузвельт говорит, что правительство должно заняться вопросом занятости рабочих, что крупные корпорации оказались не в состоянии его решить. Он больше заботится о рабочих, чем Гувер с республиканцами. – Том взглянул на дочь. – Как прошел сегодня день?
– Нормально.
На самом деле она чувствовала себя в конторе не очень уютно. При входе и выходе возле ее стола останавливались агенты различных компаний. Иногда они просто болтали о пустяках, а иногда пытались назначить свидание. Может быть, если бы все было иначе, она бы когда и приняла их приглашение. Но теперь, глядя через стол в их глаза, она знала, о чем они думают. И вежливо отказывалась. Некоторые смущались и даже краснели, так как понимали, что она прочитала их мысли.
– Тебе не стоит встречать меня каждый вечер, папа, – сказала Дженни. – Я не боюсь возвращаться домой одна.
– Я знаю, что не боишься, я понял это в первый же вечер, когда пришел встречать тебя. Но мне этого хочется. Ведь это единственный момент за целый день, когда я ощущаю, что действительно что-то делаю.
Дженни не ответила, и они некоторое время шагали молча.
– Ты хочешь, чтобы я перестал?
– Нет, если хочешь, то встречай, папа.
Они подошли к дому и начали подниматься по лестнице. Отец взял ее за руку.
– Давай не пойдем пока, Дженни-медвежонок. Посидим немного здесь и поговорим.
Дженни посмотрела на отца, лицо его было серьезным.
– Что случилось, папа?
– Я не говорил об этом маме. Сегодня я ходил к отцу Хадли.
– Да?
– Он не пойдет в суд засвидетельствовать твое благопристойное поведение. Он сказал, что это против правил церкви. Сестры из школы тоже отказались.
– Ох! – воскликнула она. К горлу подступил комок. Значит, адвокат был прав. Он пришел к ним месяц назад, маленький человек со скользкими глазами. Уселся за кухонный стол и внимательно посмотрел на них.
– Мистер Бурк и мистер Таннер поручили мне встретиться с вами, – сказал он. – Думаю, вы понимаете, как они сожалеют об этой оши... – он быстро взглянул на Дженни и отвел взгляд, – об этом инциденте, и они хотели бы уладить это дело, если возможно.