Это было почти год назад, в октябре сорок первого, как раз в то время, когда в Нью-Йорке шла премьера «Грешницы». Она вспомнила, какое испытала удивление, проходя рядом с Джонасом через вестибюль отеля «Уолдорф» сквозь толпу репортеров и фотографов и разглядывая собственное изображение на обложке журнала, висевшего на стенде.
– Смотри, – сказала она, останавливаясь. Джонас улыбнулся. Она уже знала, что такая улыбка означает, что он особенно чем-то доволен. Он подошел к стенду и, положив монету, взял журнал. Когда они вошли в лифт, он протянул ей журнал. Она раскрыла его. Заголовок «Духовное начало в сексе» предварял текст статьи:
"Джонас Корд, преуспевающий молодой человек, который делает самолеты, взрывчатые вещества, пластмассы и деньги (см. журнал «Лайф», октябрь 1939), а иногда, когда его посещает вдохновение, и художественные фильмы («Предатель», 1930, «Дьяволы в небе», 1932), предложил глубоко самобытный, в духе Де Милля, вариант истории Марии Магдалины, назвав его со своей обычной откровенностью «Грешница».
Безусловно, главным фактором, обуславливающим влияние картины на зрителя, является выразительная игра молодой леди по имени Дженни Дентон, которую мистер Корд выбрал для исполнения главной роли.
Не имея опыта работы в кино или в театре, мисс Дентон сумела завоевать самые глубокие симпатии зрителей. При всей бросающейся в глаза сексуальной привлекательности ее тела (37-21-36), зритель одновременно ощущает громадное духовное тепло, исходящее от нее. Возможно, из-за ее глубоких серых глаз, которые полны не свойственных ее возрасту мудрости и понимания боли, любви и смерти. В исключительно индивидуальной манере она отражает парадоксальные контрасты нашего времени – эгоистичное стремление человека к удовлетворению физических потребностей и одновременно стремление к духовным ценностям".
Дверь лифта открылась. Джонас взял Дженни за руку. Она закрыла журнал, и они вышли из лифта.
– Боже мой, неужели они действительно верят в это?
Он улыбнулся.
– Думаю, что да. Это единственный журнал, в котором нельзя за деньги поместить рекламу. Я же говорил тебе, что ты будешь звездой, – сказал Джонас, когда они входили в номер.
Сразу после премьеры ей предстояло лететь в Калифорнию сниматься в новом фильме. Она бросила взгляд на сценарий, лежавший на столике перед диваном. Джонас подошел к столику, взял сценарий и полистал.
– Мне он не нравится.
– Мне тоже, но Морис сказал, что фильм принесет кучу денег.
– Меня это не волнует, – сказал Джонас. – Я не хочу, чтобы ты снималась в нем. – Он подошел к телефону. – Соедините меня с мистером Боннером в Шерри-Незерлэнд. Морис, это Джонас, – отрывисто произнес он через некоторое время, – отмени съемку «Звездных глаз», я не хочу, чтобы Дентон снималась в этой картине.
Дженни услышала в трубке возмущенные возражения Боннера.
– Меня это не волнует, – сказал Джонас. – Найди кого-нибудь еще на эту роль... Кого?.. Хейворт, Шеридан, да кого хочешь И запомни, что отныне Дентон не будет играть ни в одном фильме, если я не одобрю сценарий. – Он положил трубку и повернулся к Дженни. На лице его была улыбка. – Ты слышала?
– Да, босс, – улыбнулась Дженни.
Фотография имела громадный успех, она была повсюду: на стенах, в витринах, на календарях и почтовых открытках. Дженни стала знаменитой, теперь она была звезда, и вот, вернувшись в Калифорнию, она узнала, что Джонас подготовил для нее новый контракт.
В течение целого года, того самого года, когда был совершен налет на Перл-Харбор, она не снялась ни в одной картине. «Грешница» уже второй год шла в Нью-Йорке в кинотеатре Нормана и неизменно пользовалась успехом. Картина претендовала на звание самого кассового фильма, когда-либо созданного компанией.
Дни тянулись однообразно, строго по расписанию. Не считая появлений на премьерах в различных городах, она постоянно жила на Побережье. Каждое утро она приходила на студию, где за занятиями по драматическому искусству следовал завтрак, обычно с репортерами, желающими взять интервью, а затем днем – уроки декламации, пения и танцев. Вечерами она обычно бывала одна, за исключением тех случаев, когда приезжал Джонас, тогда она проводила с ним каждый вечер.
Иногда она обедала с Дэвидом и Розой Вулф. Ей нравилась Роза и прелестный малыш, который только учился ходить и носил громкое имя Генри Бернард в честь отца и дяди Дэвида. Но большую часть свободного времени она находилась в своем маленьком домике вместе с мексиканской служанкой. Она была девушкой Джонаса и оставалась ею.
Только с ним она не чувствовала одиночества и бесцельности своего существования, мысль о котором все сильнее тревожила ее. Дженни начала тяготиться бездельем, ей пора было работать. Она по несколько раз перечитывала сценарии, и когда ей казалось, что она нашла что-то подходящее, она звонила Джонасу. Как всегда, он обещал ей прочитать сценарий, потом звонил через несколько дней и говорил, что это не для нее, и всегда находил причину.
Однажды, в раздражении, Дженни спросила у него, зачем он платит ей деньги, если ей все равно нечего делать. Некоторое время он молчал, потом произнес спокойным, холодным тоном:
– Ты не актриса, ты звезда. А звезды могут сиять только там, где все совершенно.
Через несколько дней к ней зашел Эл Петрочелли, заведующий отделом рекламы.
– Боб Хоуп устраивает представление для ребят в военном лагере Пендлтон, он хочет, чтобы ты выступила.
Дженни отложила сценарий, который читала.
– А можно? – спросила она Эла.
Оба понимали, что имеется в виду.
– Боннер говорил с Кордом, и тот согласился, что тебе это будет полезно. Ди Сантис подготовил для тебя номер.
– Хорошо, – сказала Дженни, поднимаясь с дивана. – Было бы замечательно снова заняться делом.
И вот теперь, после шести недель усиленных репетиций небольшой вступительной речи и песни, тщательно подобранной и аранжированной, чтобы наилучшим образом преподнести ее низкий с хрипотцой голос, она стояла за кулисами самодельной сцены в ожидании своего выхода. Ей было холодно, несмотря на норковое манто.
Дженни приоткрыла занавес и взглянула на публику. Громкий смех пробежал по рядам солдат, она не смогла окинуть взглядом всех, поскольку задние ряды скрывала темнота. Хоуп как раз выдал одну из своих непристойных солдатских шуток, которых он никогда не позволял себе во время других гастролей. Все еще дрожа, она отошла от занавеса.
– Нервничаешь? – спросил Эл. – Никогда не выступала перед такой аудиторией? Не волнуйся, все будет отлично.
Внезапно Дженни вспомнила Аиду и свое выступление перед небольшой группкой преуспевающих дельцов в Новом Орлеане.
– О, мне приходилось раньше выступать перед публикой. – Увидев на лице Эла удивление, она пояснила: – Когда я училась в колледже.
Дженни снова стала наблюдать за Бобом Хоупом. Воспоминания немного отвлекли ее.
Эл повернулся к солдату, стоявшему рядом с ним.
– Вы знаете, что вам надо делать, сержант?
– Я все запомнил, мистер Петрочелли.
– Отлично.
Эл выглянул на сцену. Номер Хоупа подходил к концу. Он снова повернулся к солдату, и в его руке, словно по волшебству, появилась бумажка в двадцать долларов.
– Через минуту ее выход, – сказал он. – Бегите садитесь в первый ряд. И не забудьте, говорить надо громко и ясно.
– Да, мистер Петрочелли, – сказал солдат, и двадцать долларов исчезли в его кармане.
– Если все пройдет нормально, то после выступления будет еще одна такая бумажка.
– В таком случае вам не о чем волноваться, меня будет слышно даже на Аляске.
Эл кивнул и отошел. Хоуп как раз начал объявлять выход Дженни.
– А сейчас, ребята, – сказал он в микрофон, – гвоздь нашей программы. – Он поднял руки, призывая к аплодисментам. – Та, ради которой все мы собрались здесь, включая офицерский состав. – Боб переждал раздавшийся смех и продолжил: – Когда я сообщил в Министерстве обороны, кто сюда приедет, мне ответили: «О, нет, мистер Хоуп, у нас не хватит привязных ремней для такого количества кресел». Но я переубедил их. Я сказал им, что солдаты знают, как себя вести в любой ситуации. – Снова раздался смех, но на этот раз в нем уже чувствовалось какое-то предвкушение. Хоуп поднял руки. – Итак, парни, я представляю вам...