– Это было год назад, сейчас мне сорок три. – Он протянул мне сигарету, я молча взял ее. – Машину поведет подполковник Шоу, он ожидает нас на аэродроме. – И снова увидев в моих глазах вопрос, генерал быстро добавил: – Не беспокойтесь, Шоу полностью знаком с машиной. Проверяя ее, он провел три недели на вашем заводе в Бербанке.
Я бросил взгляд на Морриса, который отвернулся, делая вид, что тщательно разглядывает что-то. Пожалуй, он тоже был замешан в этом, ну, я задам ему. Я повернулся к генералу.
– Хорошо, генерал, пойдемте посмотрим, как летает эта малышка.
Мои слова насчет «малышки», как выяснилось, оказались верными и для подполковника Шоу – ему было от силы лет двадцать. Я проследил, как он поднял машину в воздух, но смотреть дальше у меня не было сил. Это было так же неприятно, как если бы я привел домой девственницу, все устроил наилучшим образом, а открыв дверь спальни, обнаружил там другого парня, который увел ее у меня буквально из-под носа.
– А можно здесь где-нибудь выпить кофе? – спросил я.
– Рядом с главным входом есть закусочная, – объяснил мне один из солдат.
– Спасибо.
– Не за что, – автоматически ответил он, не отрывая взгляда от самолета в небе.
В закусочной не было кондиционеров, но царил полумрак, и было не так уж плохо, несмотря на то, что кубики льда в кофе успели растаять еще до того, как я сел за столик. Я мрачно посмотрел в окно. Слишком молод или слишком стар – так у меня повелось на всю жизнь. Когда одна война закончилась в тысяча девятьсот восемнадцатом, мне было всего четырнадцать, а когда началась другая, я практически выбыл из призывного возраста. Некоторым людям никогда не везет. Я всегда думал, что на каждое поколение приходится по войне, но мне не повезло попасть на целых две.
Около закусочной остановился небольшой армейский автобус. Из него стали выходить люди, и я от нечего делать принялся наблюдать за ними. Это были гражданские лица, а не военные, и уже в возрасте. Большинство из них несли на одной руке пиджак, а в другой – портфель, у некоторых волосы были тронуты сединой, другие вообще были без волос. Мое внимание привлекла их неулыбчивость, когда они разговаривали друг с другом, разбившись на маленькие группки возле автобуса.
А с какой стати им было улыбаться, спросил я себя. Они, наверное, как и я, были из обслуживающего персонала. Я вынул сигарету и чиркнул спичкой, ветерок от вращающегося вентилятора загасил ее. Я чиркнул другую, отвернувшись от вентилятора и прикрыв пламя ладонями.
– Герр Корд, какая встреча. Что вы тут делаете? – услышал я обращенные ко мне слова и, подняв голову, увидел Штрассмера.
– Я только что пригнал новый самолет, – сказал я, протягивая руку. – Но вы-то что здесь делаете? Я думал, вы в Нью-Йорке.
Штрассмер пожал мою руку как-то особенно, по-европейски. Улыбка исчезла из его глаз.
– Мы тоже кое-что доставили, а теперь возвращаемся назад.
– Так вы с этой группой?
Он кивнул и посмотрел в окно, в глазах его была печаль.
– Да, – тихо сказал он, – мы прибыли одним самолетом, а улетаем разными. Три года мы работали вместе, и вот теперь работа закончена. Скоро я вернусь в Калифорнию.
– Надеюсь, – рассмеялся я. – Вы нам очень пригодитесь на заводе, хотя, боюсь, война еще продлится некоторое время. В Европе она, пожалуй, закончится, но судя по Тараве и Окинаве, до капитуляции Японии пройдет не меньше шести месяцев.
Штрассмер промолчал.
Я посмотрел на него и вспомнил, что европейцы очень щепетильны относительно правил хорошего тона.
– Извините, герр Штрассмер, – быстро сказал я, – выпьете кофе?
– У меня нет времени. – В глазах его было замешательство. – А есть у вас здесь кабинет, как повсюду?
– Конечно, – ответил я. – По пути сюда я заметил его, там еще написано «Для мужчин». Как раз позади здания.
– Я зайду туда через пять минут, – сказал Штрассмер и торопливо вышел.
Через окно я увидел, как он присоединился к одной из групп. Может быть, старик слегка спятил? Может быть, он перетрудился и решил, что снова находится в нацистской Германии? Других причин для конспирации я не видел.
Положив сигарету в пепельницу, я вышел. Когда я проходил мимо Штрассмера, он даже не взглянул на меня. В туалет он вошел через несколько секунд после меня. Глаза его нервно забегали по кабинкам.
– Мы одни?
– Думаю, что да, – ответил я, вглядываясь в него и прикидывая, где найти доктора, если у него проявятся признаки сумасшествия.
Штрассмер прошел вдоль кабинок, открывая двери и заглядывая внутрь. Убедившись, что там никого нет, он повернулся ко мне. Лицо его было бледным и напряженным, на лбу выступили капельки пота. Мне показалось, что я узнаю симптомы. Если вы не привыкли к жаркому солнцу Невады, то оно может убить вас. Первые же слова Штрассмера убедили меня в собственной правоте.
– Герр Корд, – хрипло прошептал он, – война не продлится шесть месяцев.
– Конечно, нет, – мягко согласился я. Штрассмеру нельзя было перечить, а, по возможности, следовало успокоить его. Я надеялся, что соображу по ходу дела, как поступить дальше. Повернувшись к раковине, я предложил:
– Позвольте налить вам стаканчик...
– Она закончится в следующем месяце.
Похоже, что все мои мысли отразились у меня на лице, потому что, увидев мой раскрытый рот, Штрассмер быстро сказал:
– Нет, я не сумасшедший, герр Корд. Никому другому я бы этого не сказал, только вам... Так я смогу отплатить вам за спасение моей жизни, ибо знаю, как это важно для вашего бизнеса.
– Но... но каким образом...
– Большего я вам сказать не могу, – оборвал он меня. – Поверьте мне. В следующем месяце Япония будет раздавлена! – Штрассмер повернулся и почти выбежал на улицу.
Некоторое время я смотрел ему вслед, потом подошел к раковине и умыл лицо холодной водой. Похоже, что с головой у меня было похуже, чем у него, потому что я начинал верить в то, что он сказал. Но почему? Да, мы потрепали япошек, но они еще удерживают Малайю, Гонконг и голландскую Ост-Индию. А с их философией камикадзе будет довольно сложно закончить войну в течение одного месяца.
Я все еще рассуждал об этом, когда мы с Моррисом ехали к поезду.
– Знаешь, кого я здесь встретил? – спросил я у него и, не дожидаясь ответа, сказал: – Отто Штрассмера.
Моррис облегченно улыбнулся. Наверное, он полагал, что я ему устрою разнос за то, что он ничего не сказал мне о том пилоте.
– Хороший маленький человек, – сказал Моррис. – Как у него дела?
– Да вроде все в порядке. Он возвращался в Нью-Йорк. – Я посмотрел в окно на пустыню. – Между прочим, ты не слышал, над чем он работал?
– Точно не знаю.
– Ну а примерно?
– Я слышал кое-что, – сказал Моррис, – от одного друга в Клубе инженеров, который тоже немного работал над этой проблемой. Он говорил, что это называется Манхэттенский проект, что он связан с профессором Эйнштейном.
У меня в изумлении поднялись брови.
– А что мог Штрассмер делать для такого человека, как Эйнштейн?
Моррис снова улыбнулся.
– Но ведь изобрел же Штрассмер пластмассовые пивные кружки, которые прочнее металлических?
– Ну и что?
– Возможно, что профессору понадобилось, чтобы Штрассмер изобрел пластмассовый контейнер для хранения его атомов? – смеясь, предположил Моррис.
Я почувствовал громадное возбуждение. Контейнер для атомов, энергия в бутылке, готовая взорваться, если вынуть пробку. Маленький человек не был сумасшедшим, он знал, о чем говорил. Сумасшедшим был я.
Я был уверен, что произошло чудо. Штрассмер и его друзья приехали в пустыню и сделали это чудо. Теперь они уезжают домой, их работа закончена. Меня совершенно не интересовало, что это была за работа и как они ее делали. Но я был глубоко уверен, что это произошло.
Чудо, которое положит конец войне.
2
Я вышел из поезда в Рино, а Моррис поехал дальше в Лос-Анджелес. Не было времени звонить Роберу на ранчо, поэтому на фабрику я отправился на такси.