– Сколько мы уже истратили на него? – спросил я.
– На тринадцатое июня шестнадцать миллионов восемьсот семьдесят шесть тысяч пятьсот девяносто четыре доллара и тридцать один цент.
– Мы влипли, – сказал я, протягивая руку к телефону. – Соедините меня с Эймосом Уинтропом в Сан-Диего, – сказал я телефонистке. – А пока будут соединять, позвоните мистеру Дальтону в его офис в Лос-Анджелесе и скажите, чтобы он подготовил для меня чартерный рейс.
– Да что случилось? – спросил Макаллистер, пристально глядя на меня.
– Семнадцать миллионов долларов. Мы потеряем их, если сейчас же не поднимем самолет в воздух, – ответил я.
Наконец меня соединили с Эймосом.
– Когда ты думаешь поднять «Центурион» в воздух? – спросил я.
– Дела сейчас идут хорошо, как раз заканчиваем отделку. Думаю, что в сентябре или в начале октября.
– Что осталось?
– Мелочи. Подгонка, полировка, затяжка, ну ты знаешь.
Я знал. Небольшая, но очень важная работа, занимающая много времени. Но на самом деле ничего такого, без чего самолет не мог бы взлететь.
– Подготовь самолет, завтра я полечу на нем.
– Ты рехнулся? У него даже топлива нет в баках.
– Заправь.
– Но фюзеляж еще не прошел водные испытания, – закричал Эймос. – Откуда ты знаешь, может, он затонет сразу.
– Значит, испытай. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы убедиться, что эта штука может плавать. Если тебе нужна помощь, то я прилечу вечером.
Этот проект не сулил прибыли и не оплачивался правительством. Это были мои собственные деньги, и мне совсем не улыбалось потерять их.
За семнадцать миллионов «Центурион» полетит, даже если мне придется поднять его с воды голыми руками.
3
Я велел Роберу отвезти меня на ранчо, где принял душ и переоделся перед отлетом в Сан-Диего. Я уже уходил, когда зазвонил телефон.
– Это вас, мистер Джонас, – сказал Робер. – Макаллистер.
Я взял трубку.
– Да, Мак.
– Извини, что беспокою тебя, Джонас, но дело очень важное.
– Короче.
– Только что со студии звонил Боннер. В конце месяца он уходит в «Парамаунт». Он договорился с ними, что будет делать только дорогостоящие фильмы.
– Предложи ему денег.
– Предлагал, но он отказывается.
– А что записано в его контракте?
– Контракт заканчивается в конце месяца, так что если он решит уйти, мы не сможем его удержать.
– Ну и черт с ним тогда. Пусть уходит.
– Но мы в тупике, – со значением сказал Макаллистер. – Надо искать руководителя студии. Компания не может действовать, если некому делать фильмы.
В его словах не было ничего нового. Такая потеря, что Дэвид Вулф не вернулся с войны – вот на кого я мог бы положиться. У него было такое же чутье на фильмы, как у меня на самолеты. Но он погиб под Анцио.
– Я сейчас улетаю в Сан-Диего, – сказал я. – Дай мне немного подумать. Послезавтра мы обсудим это у тебя в кабинете в Лос-Анджелесе.
Сейчас мне хватало других, более важных забот. Один «Центурион» стоил почти столько же, сколько годовое производство фильмов.
Мы приземлились в аэропорту Сан-Диего около часу. Оттуда я сразу взял такси и поехал на небольшую верфь, которую мы арендовали рядом с морской базой. Верфь была освещена. Я улыбнулся. Это работа Эймоса. Он собрал ночную команду, и работа шла полным ходом, несмотря на нарушение правил светомаскировки.
Я подошел к старому лодочному гаражу, который мы использовали как ангар. В этот момент раздался крик:
– Дорогу!
Сначала из ангара показался хвост «Центуриона», самолет напоминал гигантского страшного кондора, летящего задом. Фюзеляж, похожий на жирную свинью, двигался по направлению к воде. Из ангара раздался сильный шум, и меня чуть не сбила с ног толпа людей, выкатывавших самолет. Не успел я очухаться, как они уже подкатили самолет к кромке воды. В толпе я заметил Эймоса, который орал не меньше других.
Раздался мощный всплеск, и «Центурион» плюхнулся в воду. Голоса внезапно смолкли, когда хвост самолета погрузился в воду и три больших руля почти скрылись под водой. Потом снова раздались торжествующие возгласы – самолет выровнялся и спокойно закачался на поверхности воды. Он начал разворачиваться и отплывать от верфи. Заскрежетали большие лебедки, подтягивавшие его обратно. Крики не смолкали. Я подошел к Эймосу.
– Что вы, черт возьми, делаете? – заорал я, пытаясь быть услышанным.
– То, что ты сказал, – испытываем «Центурион» на воде.
– Идиот! Ты ведь мог утопить его. Почему ты не воспользовался испытательной камерой?
– Не было времени. Камеру я смог бы достать самое раннее через три дня, а ты сказал, что собираешься взлетать завтра.
Лебедки наполовину втянули самолет обратно на стапель, нос машины торчал из воды.
– Подожди здесь, – сказал Эймос. – Я дам задание людям, у них тройная оплата.
Он поспешил к тому месту, где рабочие уже установили трап. Эймос ловко, словно ему было вдвое меньше лет, вскарабкался по трапу, открыл дверь рядом с кабиной и исчез внутри самолета. Через минуту я услышал шум мотора, и откидной борт опустился, образовав проход в носовой части, достаточно широкий, чтобы в него мог въехать танк. Вскоре Эймос появился наверху пандуса.
– Отлично, ребята, – сказал он. – Вы знаете, что надо делать, пошевеливайтесь. Мы платим втрое не за разговоры.
После чего вернулся ко мне, и мы направились в его кабинет. На столе в кабинете стояла бутылка виски. Эймос достал из стенного шкафа два бумажных стаканчика и принялся разливать виски.
– Ты действительно собираешься лететь завтра? – спросил он. Я кивнул. – Я бы не полетел, – сказал Эймос. – То, что эта игрушка плавает, еще не значит, что она полетит. Там еще много всего, в чем нет полной уверенности. Но даже если она и взлетит, нет никакой гарантии, что удержится в полете. Она может рассыпаться на куски прямо в воздухе.
– Вот уж совсем ни к чему, – сказал я. – Хотя лететь мне в любом случае придется.
Эймос пожал плечами.
– Ты босс, – сказал он, протягивая мне один стаканчик, а другой поднося к губам. – Удачи тебе.
В два часа следующего дня мы еще не были готовы. Правый бортовой двигатель номер два гнал масло, как фонтан, каждый раз, когда его запускали, и мы никак не могли обнаружить причину утечки.
– Надо откатить самолет в мастерскую, – сказал Эймос.
– Сколько это займет времени?
– Часа два-три, если повезет и мы сразу обнаружим неисправность. Но лучше всего оставить его там до завтра.
Я посмотрел на часы.
– Нет нужды. До пяти у нас еще три часа светлого времени, – сказал я и, направившись в контору, добавил: – Вздремну немного у тебя в кабинете на диване. Как будет готово, сразу пришли за мной.
Однако уснуть в этом шуме и грохоте оказалось довольно сложно. Зазвонил телефон, и я встал, чтобы взять трубку.
– Алло, папа? – раздался голос Моники.
– Нет, это Джонас, я позову его.
– Спасибо.
Оставив трубку на столе, я пошел за Эймосом. Когда мы вернулись, он взял трубку, а я снова растянулся на диване. Услышав голос дочери, Эймос бросил на меня внимательный взгляд.
– Да, я сейчас занят. – Некоторое время он молчал, слушая Монику, потом улыбнулся. – Чудесно. А когда ты уезжаешь?.. Тогда я как только закончу работу, вылечу в Нью-Йорк. Мы отметим это дело. Поцелуй за меня Джо-Энн.
Он положил трубку и, подойдя ко мне, сказал:
– Это Моника.
– Я знаю.
– Она сегодня уезжает в Нью-Йорк. Хардин назначил ее главным редактором «Стиля» и велел немедленно быть на месте.
– Очень хорошо, – сказал я.
– Джо-Энн она тоже берет с собой. Ты ведь уже давно не видел девочку, да?