– Пять лет, с того момента, как ты увел их обеих из моего номера в Чикаго.
– Ты должен повидать ее, она очень похорошела.
Я посмотрел на него – Эймос Уинтроп в роли любящего деда?..
– Эймос, а ты, похоже, изменился, не так ли?
– Человек рано или поздно прозревает, – смущенно сказал Эймос. – Начинает понимать, что совершил много глупостей и причинил много боли людям, которых любил. И если он не последний подлец, то ему надо попытаться исправить свои ошибки.
– Я тоже слышал об этом, – саркастически заметил я. У меня не было настроения выслушивать нравоучения старого ублюдка, пусть даже и изменившегося. – Мне говорили, что обычно это происходит тогда, когда такой человек уже не в силах кого-нибудь трахнуть.
Старикан разозлился, и я узнал в нем прежнего Эймоса.
– Мне надо многое тебе сказать.
– Напри мер, Эймос?
– Все готово для установки двигателя, мистер Уинтроп, – раздался в дверях голос кого-то из персонала.
– Буду через минуту, – ответил Эймос и снова повернулся ко мне. – Напомни мне завтра об этом после полета.
Я усмехнулся ему вслед. Не такой уж он святой, чтобы его не в чем было упрекнуть. Я сел и принялся отыскивать под диваном ботинки.
Когда я вышел из кабинета, двигатель уже был запущен, работал он четко и мягко.
– Похоже, что теперь все в порядке, – сказал Эймос, оборачиваясь ко мне.
Я посмотрел на часы – половина пятого.
– Тогда начинаем. Чего еще ждать?
Эймос взял меня за руку.
– Мне действительно не удастся переубедить тебя?
Я покачал головой. Семнадцать миллионов были серьезным аргументом. Он поднес рупором руки ко рту и крикнул:
– Всем, за исключением летной команды, покинуть самолет.
Двигатель замолк, и воцарилась тишина. Через несколько минут последний рабочий покинул самолет через откидной борт. Из маленького окна кабины выглянул человек.
– Приказание выполнено, мистер Уинтроп, – сказал он.
Мы с Эймосом через откидной борт попали в грузовой отсек, по маленькому трапу поднялись в пассажирский салон и прошли в кабину. Там сидели трое молодых людей.
– Позвольте представить вам экипаж, мистер Корд, – сказал Эймос. – Справа Джо Кейтс – радист, в центре Стив Яблонски – инженер правого борта, двигатели один, три, пять, слева Барри Голд – инженер левого борта, двигатели два, четыре, шесть. За них можете не беспокоиться, все они ветераны флота и знают свою работу.
Мы обменялись рукопожатием, и я снова повернулся к Эймосу.
– А где второй пилот и штурман?
– Здесь, – ответил Эймос.
– Где?
– Это я.
– Черт возьми...
Уинтроп улыбнулся.
– Разве кто-нибудь знает эту крошку лучше меня? Я ведь больше полугода спал с ней каждую ночь, так что у меня больше прав на первый полет, чем у кого бы то ни было.
С этим нельзя было не согласиться. Я знал, что сейчас чувствует Уинтроп, такое же чувство испытал вчера я, когда собирался лететь на своем самолете.
Я опустился в кресло пилота.
– По местам, ребята.
– Есть, сэр.
Я улыбнулся про себя. Все в порядке, это были флотские парни. Я посмотрел на инструкцию на приборной доске.
– Закрыть откидной борт.
Внизу заработал двигатель. Через несколько минут на приборной доске вспыхнула красная лампочка и двигатель отключился.
– Борт поднят, сэр.
– Запустить первый и второй двигатели, – сказал я, щелкнув тумблерами запуска двигателей. Большие двигатели чихнули и выпустили облака черного дыма. Винты начали медленно вращаться. Когда двигатели набрали обороты, винты мягко засвистели.
– Правый борт двигатель один, режим нормальный, сэр.
– Левый борт двигатель два, режим нормальный, сэр, – отрапортовали бортинженеры.
Следующий пункт инструкции был мне незнаком. Вот уж, действительно, не самолет, а корабль с крыльями.
– Отдать концы, – скомандовал я.
Сидящий справа от меня Эймос протянул руку и нажал рычаг сброса тросов. На панели передо мной загорелась еще одна красная лампочка, и «Центурион» соскользнул в воду. Машина слегка погрузилась, нам был слышен плеск воды о нос самолета. Я наклонился и повернул штурвал. «Центурион» медленно развернулся и начал двигаться в направлении открытого моря. Я взглянул на Эймоса, он улыбнулся мне.
Я улыбнулся в ответ. Начало было положено, мы, по крайней мере, плыли.
4
Волна ударила в нос самолета, и брызги долетели до окна кабины. Я как раз дошел до последнего пункта инструкции. Их было почти сто. Казалось, минуло уже несколько часов с того времени, как мы стартовали. Я бросил взгляд на часы, на самом деле прошло всего шестнадцать минут. Я взглянул в окно. Шесть больших двигателей работали ровно, на винтах сверкали солнечные лучи и брызги. Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел радиста с надувным спасательным жилетом в одной руке и парашютом – в другой.
– Снаряжение на случай аварии, сэр.
Я посмотрел на него. Сам он уже надел снаряжение, то же самое сделали и два его колени.
– Положите за кресло.
Бросив взгляд на Эймоса, я увидел, что он тоже надел жилет и теперь пристегивал ремни парашюта. По его лицу было видно, что чувствует он себя не очень удобно. Он посмотрел на меня.
– Тебе тоже надо надеть.
– У меня своя примета. Если их не надевать, то они и не понадобятся.
Эймос не ответил, только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнул привязной ремень. Я оглядел кабину.
– Все готовы?
– Да, сэр, – ответили они разом.
Я наклонился и щелкнул выключателем на приборной доске. Все индикаторные лампочки загорелись зеленым светом. Теперь они загорятся красным только в случае аварии.
– Ну, ребята, начали.
Я немного прибавил скорость. «Центурион» вздрогнул, нос его слегка зарылся в волны, потом медленно приподнялся. Теперь самолет напоминал моторную лодку с задранным носом. Я взглянул на приборы, указатель скорости показывал девяносто.
До меня донесся голос Эймоса:
– Расчетная скорость взлета сто десять.
Я кивнул и увеличил скорость. Стрелка подползла к отметке сто, потом сто десять. Волны стучали в дно фюзеляжа, как заклепочный молот. Увеличив скорость до ста пятнадцати, я потянул ручку управления на себя.
Некоторое время ничего не происходило, и я увеличил скорость до ста двадцати. Внезапно «Центурион» задрожал и, подпрыгнув с поверхности воды, буквально взмыл в воздух. Стрелка указателя скорости скакнула к отметке сто шестьдесят, рычага управления двигались легко. Я бросил взгляд в окно, поверхность воды была в двухстах футах под нами. Мы летели.
– Черт побери, – выругался позади меня один из парней.
Эймос обвел всех торжествующим взглядом.
– Ну что, ребята, – сказал он, протягивая руку, – платите.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. – Я поспорил с каждым из них на доллар, они утверждали, что эта штука никогда не поднимется с воды.
Я улыбнулся в ответ. Машина медленно набирала высоту. На высоте шесть тысяч футов я развернул ее на запад, направив прямо в сторону заходящего солнца.
– Ей так легко управлять, как детской коляской! – радостно воскликнул Эймос со своего кресла.
Я посмотрел на него, стоя позади кресла радиста, который объяснял мне действие нового автоматического прибора записи сигналов. Можно было всего один раз отправить радиограмму, а потом включить автоматику, и прибор будет посылать записанную радиограмму до тех пор, пока не сядут батареи.
Лучи заходящего солнца окрасили седые волосы Эймоса в огненно-рыжий цвет, какой был у него в молодости. Я посмотрел на часы, они показывали пятнадцать минут седьмого. Мы находились над Тихим океаном в двухстах милях от берега. Пора было возвращаться.
– Эймос, – сказал я, – не хочется совершать первую посадку в темноте.
– Значит, капитан, как говорят на флоте, ложимся на обратный курс, – сказал радист, улыбнувшись.