Я благодарно улыбнулся и погрузился в сон, недоумевая, почему роскошные волосы Дженни спрятаны под этим странным белым покрывалом.
6
В мое окно уже начали пробиваться первые лучи утреннего солнца, а с улицы все еще доносился шум праздника. Даже эта, обычно тихая часть Хиллкрест-Драйв, где располагалась больница, искрилась радостью и весельем. Со стороны морской базы доносились звуки корабельного салюта. Праздник продолжался всю ночь, а начался он ранним вечером, когда пришла весть о капитуляции Японии. Война закончилась.
Теперь я понял, на что намекал мне Отто Штрассмер. Из газет и радио, расположенного рядом с кроватью, я узнал о чуде, испытанном в пустыне. Все кричали о маленьком контейнере с атомами, который привел человечество к вратам рая. Или ада. Я повернулся в кровати, чтобы принять более удобное положение, и растяжки, на которых была подвешена моя нога, заскрипели, добавляя свой голос к шуму за окном.
Одна из сестер сказала, что мне повезло. Повезло... Правая нога была сломана в трех местах, кроме того, было сломано правое бедро и несколько ребер. А взирал на мир я из-под толстой повязки, в которой были оставлены лишь узенькие щелочки для глаз, носа и рта. И все-таки мне и вправду повезло – я остался жив.
А вот Эймосу не повезло. Он остался в кабине «Центуриона», который теперь покоился на песчаном дне Тихого океана на глубине четырехсот футов. Бедный Эймос. Трое членов экипажа также были найдены целыми и невредимыми. Выжил и я благодаря Господу и бедным рыбакам, которые подобрали меня в море и доставили на берег. А Эймос безмолвно сидел в своей подводной могиле за рычагами управления самолета, который он построил и на котором не разрешил мне лететь одному.
Я вспомнил спокойный голос бухгалтера из Лос-Анджелеса, когда говорил с ним по телефону.
– Не волнуйтесь, мистер Корд. Мы все можем списать на налоги на прибыль. Когда из общего дохода будут уплачены обычные сорок процентов налога и девяносто процентов налога на сверхприбыль, то чистые убытки составят для нас менее двух миллионов.
Я бросил трубку. Здесь все было в порядке. А на что можно было списать жизнь человека, которого убила твоя жадность? Существует ли в этих оборотах доходов и налогов допустимая скидка на смерть? Ведь это я убил Эймоса, и его уже не вернуть ни за какие деньги.
Открылась дверь, и я поднял глаза. В палату вошла Роза в сопровождении ассистента и сестры, катившей за собой небольшой столик. Роза подошла к кровати и, улыбаясь, посмотрела на меня.
– Привет, Джонас.
– Привет, Роза, – промычал я через повязку. – Разве уже пора менять? Я ждал тебя не раньше, чем послезавтра.
– Кончилась война.
– Да, – сказал я, – я знаю.
– Когда я проснулась сегодня, утро показалось мне таким прекрасным, что я решила немедленно мчаться к тебе, чтобы снять повязки.
– Так-так, – с недоумением сказал я, – всегда интересовался, какой логикой руководствуются доктора?
– Это логика не врача, а женщины. Я пользуюсь своим преимуществом, которое заключается в том, что я прежде, чем стать врачом, стала женщиной.
Я рассмеялся.
– Я благодарен той логике, которой ты придерживаешься. Конечно, было бы здорово хоть на немного снять эти повязки.
Роза все еще улыбалась, хотя глаза ее посерьезнели.
– На этот раз мы снимем их совсем, Джонас.
Я смотрел, как она берет со столика ножницы. Протянув руку, я остановил ее. Внезапно я испугался того, что повязки снимут. Я чувствовал себя в них в безопасности, как в коконе, защищающем меня от любопытных глаз мира.
– А не слишком быстро? Все будет в порядке?
Роза поняла мои чувства.
– Лицо еще будет болеть некоторое время, – сказала она, начиная разматывать кокон. – Боль даже усилится, когда начнут работать лицевые мускулы. Но это пройдет. Ведь не можешь же ты все время прятаться под маской, правда?
Это говорил уже врач, а не женщина. Когда Роза сняла последние бинты, я почувствовал себя голым, как новорожденный младенец. Щекам было холодно. Я попытался по выражению глаз Розы определить свое состояние, но они были профессионально спокойны и бесстрастны. Ее пальцы ощупали мои щеки, подбородок, убрали волосы с висков.
– Закрой глаза, – потребовала Роза.
Я закрыл, и ее пальцы легонько ощупали веки.
– Открой.
Я открыл. Лицо ее по-прежнему было спокойным и бесстрастным.
– Улыбнись, – сказала она. – Вот так. – Лицо ее расплылось в широкой неестественной улыбке.
Я улыбнулся и улыбался до тех пор, пока не начали болеть щеки.
– Отлично, – сказала Роза и улыбнулась уже по-настоящему. – Хватит.
Я убрал с лица улыбку и посмотрел на Розу.
– Ну и как, доктор? Очень страшно?
– Не так плохо, – коротко ответила она. – Ты же знаешь, что и раньше красавцем не был. – Она взяла со столика зеркало и протянула мне. – Вот, можешь сам убедиться.
Я не стал смотреть в зеркало, я еще не был готов к этому.
– Можно сначала сигарету, доктор?
Роза молча положила зеркало обратно на столик, достала из кармана пачку сигарет, присела на край кровати и вложила сигарету мне в губы, предварительно прикурив ее. Затянувшись, я почувствовал сладкий привкус губной помады.
– Ты очень здорово порезался, когда Эймос выталкивал тебя в окно, но к счастью...
– Откуда знаешь? – перебил я ее. – Я имею в виду, откуда ты знаешь об Эймосе?
– От тебя. Ты говорил об этом, находясь наркозом. Мы собрали всю историю по обрывкам, таким же маленьким, как и осколки стекла, которые вытащили из твоего лица. К счастью, один из основных мускулов серьезно не пострадал. С лицом, конечно, пришлось много повозиться, но нам удалось быстро сделать необходимую пересадку кожи. И я должна сказать, что все прошло довольно удачно.
Я протянул руку.
– А теперь дай мне зеркало.
Роза взяла у меня сигарету и протянула зеркало. Я поднял его и, взглянув на себя, почувствовал, как по телу пробежала дрожь. – Доктор, – хрипло выдавил я, – я выгляжу точно как мой отец.
Роза забрала у меня зеркало.
– Разве, Джонас? Но ведь ты всегда так выглядел, – улыбнулась она.
Позже Робер принес мне газеты. Все они пестрели статьями о капитуляции Японии. Я мельком просмотрел их и отложил в сторону.
– Принести еще что-нибудь почитать, мистер Корд?
– Нет, спасибо, что-то не тянет.
– Тогда, может быть, немного поспите, мистер Джонас? – спросил Робер направился к двери.
– Робер! – окликнул я его.
– Да, мистер Джонас?
– Разве я... – я замялся, автоматически ощупывая пальцами щеку, – разве я всегда так выглядел?
Робер обнажил улыбке ровные белые зубы.
– Да, мистер Джонас.
– Как отец?
– Вы вылитый он.
Я молчал. Странно все-таки, всю жизнь старался ни на кого не походить и вдруг обнаружил в собственной внешности несмываемый отпечаток крови, которая текла в моих жилах.
– Что-нибудь еще, мистер Джонас?
Я покачал головой.
– Попробую теперь уснуть.
Откинувшись на подушку, я закрыл глаза. Шум с улицы начал постепенно отдаляться. Казалось, что я сплю очень долго, словно хочу отоспаться за те несколько сот лет, в которые недосыпал. Но мне этого не удалось, потому что я почувствовал, что в комнате кто-то есть. Я открыл глаза. Рядом с кроватью стояла Дженни и смотрела на меня. Увидев, что я проснулся, она улыбнулась.
– Привет, Джонас.
– Я спал, – пролепетал я, словно невзначай разбуженный ребенок. – Мне снилась какая-то чушь, как будто мне не одна сотня лет.
– Значит, это счастливый сон. Я рада, счастливые сны помогут тебе быстрее поправиться.
Я приподнялся на локте, и, когда потянулся за сигаретами, лежавшими на столике, растяжки заскрипели. Дженни быстро взбила подушку и подложила мне ее под спину. Я затянулся, табачный дым окончательно прогнал сон.