Подняв голову, я посмотрел на нее. Раскрытые глаза были непроницаемы, я ничего не мог прочесть в них.
– Я хочу тебя, – сказал я.
Выражение ее глаз не изменилось.
– Я знаю, – сказал она тихо.
Я попытался обнять ее, но она уперлась руками мне в грудь.
– Дай мне носовой платок, – сказала она и достала его из нагрудного кармана моей рубашки.
Носовой платок белой бабочкой запорхал в темноте ночи, и затем выпал из ее руки. Она по-прежнему сидела, откинувшись, и молчала, вперив в меня непроницаемый взгляд.
Я нашел ее руку и вновь попытался приблизиться к ней, но она снова удержала меня. Вдруг острая боль пронзила низ позвоночника, я почти пополам согнулся на сидении.
Дрожащими руками я достал сигарету и прикурил. Рина скомкала носовой платок, выкинула его из машины, взяла у меня изо рта сигарету и затянулась.
– Я все рано хочу тебя.
Она вернула мне сигарету и отрицательно покачала головой.
– Почему? – спросил я.
Рина повернула ко мне лицо, бледным пятном выделявшееся в ночной темноте.
– Потому что через два дня я уезжаю домой. Потому что во время краха фондовой биржи в двадцать третьем мой отец потерял все. Потому что я должна найти богатого мужа и не могу рисковать.
Я поглядел не нее и завел мотор. Выведя машину из финиковой рощи на дорогу, я направился к дому. Ехали мы молча, но у меня уже имелись ответы на все ее «нет». Я был богат или, по крайней мере, когда-то буду богатым.
Рина осталась в гостиной, а я прошел в кабинет отца. Он, как обычно, работал за столом. Свет от настольной лампы падал на разложенные бумаги. Когда я вошел в кабинет, он поднял голову.
– Ну что? – спросил он таким тоном, словно я помешал его работе.
Я щелкнул выключателем на стене, и кабинет залился ярким светом.
– Я хочу жениться, – сказал я.
Он бросил на меня отсутствующий взгляд, нобыстро пришел в себя.
– Ты сошел с ума, – спокойно проговорил он и снова погрузился в свои бумаги. – Иди спать и не беспокой меня.
Я остался стоять на месте.
– Я собираюсь жениться, папа.
Впервые со времени моего детства я назвал его папой.
Он медленно поднялся из-за стола.
– Нет, ты слишком молод.
Это было все, что он сказал. Ему не пришло в голову поинтересоваться: кто, что, почему? Отнюдь нет. Только: «Ты слишком молод».
– Хорошо, отец, – проговорил я, повернувшись уходить. – Но помни, что я тебя предупредил.
– Подожди, – остановил он меня у самой двери, – где она?
– Ждет в гостиной.
Он проницательно посмотрел на меня.
– И когда ты это решил?
– Сегодня вечером, только что.
– Я думаю, что она одна из тех глупых молоденьких девиц, которые ошиваются в танцевальном клубе в надежде подцепить какого-нибудь старика.
Я принялся отчаянно защищать ее.
– Нет, она не такая. Между прочим, она даже не знает, о чем я говорю с тобой.
– Ты хочешь сказать, что еще даже не сделал ей предложения?
– Мне ине нужно его делать, – самоуверенно ответил я. – Я и так знаю ее ответ.
Отец покачал, головой.
– Но, может, все-таки следует спросить у нее?
Я вышел из кабинета и вернулся вместе в Риной.
– Рина, – сказал я, – это мой отец. Отец, это Рина Марлоу.
Рина вежливо кивнула. Она держала себя так, словно эта сцена происходила ровно в полдень, а никак не в два часа ночи. Отец внимательно посмотрел на нее. В его взгляде появилось такое любопытство, какого я никогда у него не наблюдал. Он вышел из-за стола и протянул ей руку.
– Здравствуйте, мисс Марлоу, – мягко произнес он.
Я уставился на отца. Он никогда подобным образом не вел себя с моими друзьями.
– Здравствуйте, – ответила Рина, пожимая протянутую руку.
Держа ее за руку, отец проговорил полушутливым тоном:
– Мой сын думает, что хочет жениться на вас, мисс Марлоу. Но я думаю, что он слишком молод. Не так ли?
Рина посмотрела на меня. Ее глаза сверкнули и снова стали непроницаемыми.
Она повернулась к отцу.
– Это все так неожиданно, мистер Корд. Пожалуйста, проводите меня.
Ошеломленный, я молча наблюдал, как отец взял ее под руку и вышел вместе с ней из кабинета. Спустя минуту раздался свирепый рев мотора «Дьюзенберга». Я огляделся в поисках предмета, на котором можно было бы сорвать злость. На столе стояла лампа, и я вдребезги разбил ее об стену.
Две недели спустя, уже будучи в колледже, я получил от отца телеграмму: «Мы с Риной поженились сегодня утром. Находимся в Нью-Йорке в отеле „Уолдорф-Астория“. Завтра уезжаем. Медовый месяц проведем в Европе».
Я схватил телефон и позвонил ему.
– Нет хуже дурака, чем старый дурак! – кричал я через три тысячи миль, разделявших нас. – Неужели ты не понимаешь, что она вышла за тебя только из-за денег?
Отец даже не рассердился, а, наоборот, рассмеялся.
– Глупец. Она хотела иметь мужчину, а не мальчишку. Перед женитьбой она даже настояла на том, чтобы по брачному контракту все имущество принадлежало мужу.
– Неужели, – спросил я, – а кто составлял контракт? Ее адвокат?
– Нет, мой, – снова рассмеялся отец. Голос его внезапно стал твердым, а тон назидательным.
– Возвращайся к своим занятиям, сын, и не лезь в дела, которые тебя не касаются. У нас уже полночь, и я ложусь спать.
Телефон замолчал. Я посмотрел на него и медленно положил трубку. Этой ночью я не мог спать. В моем воображении вставали сцены, изображавшие Рину в неистовых объятиях отца. Несколько раз я просыпался в холодном поту.
Почувствовав, как меня осторожно трясут за плечо, я медленно открыл глаза. Первое, что я увидел, было лицо Невады.
– Просыпайся, Джонас, – сказал он, – мы дома.
Я потер глаза, прогоняя сон. Солнце, уже почти село позади нашего большого дома. Я потряс головой, вылез из машины и посмотрел на дом. Очень странный дом. С тех пор, как отец построил его, я провел в нем не более двух недель. Теперь он был мой, как и все, что принадлежало моему отцу.
Я начал подниматься по ступенькам. Рина подумала обо всем, кроме этого. Мой отец умер, и я собирался сказать ей об этом.
6
Дверь открылась, и я прошел через веранду. Дом был построен в привычном стиле плантаторов-южан, а для управления им отец специально пригласил из Нового Орлеана Ро-бера. Робер содержал дом, строго соблюдая традиции креолов.
Это был громадный человек, на голову выше меня, очень умелый и вежливый. Его отец и дед были дворецкими, и, даже будучи рабами, они привили сыну и внуку гордость за эту профессию. Он был в полном смысле слова рожден для этой работы, и всегда находился там, где был нужен.
Он отступил в сторону, пропуская меня.
– Здравствуйте, масса Корд, – поприветствовал он меня на своем мягком креольском английском.
– Здравствуй, Робер, – ответил я, – пойдем со мной.
Он неслышно проследовал за мной в кабинет отца и с невозмутимым лицом закрыл за собой дверь.
– Слушаю, мистер Корд.
Он впервые назвал меня «мистер», а не «масса». Я посмотрел на него.
– Отец умер, – сказал я.
– Я знаю, – ответил он, – звонил мистер Денби.
– А остальные знают?
Он покачал головой.
– Я сказал мистеру Денби, что миссис Корд нет дома, а слугам я ничего не говорил.
За дверью раздался громкий крик. Продолжая говорить, Робер быстро направился к двери.
Я думал, что вы сами сообщите эту печальную новость, – с этими словами он открыл дверь. За дверью никого не было. Робер быстро вышел, а я последовал за ним. По лестнице, огибающей холл, кто-то в спешке поднимался на второй этаж.
Голос Робера прозвучал тихо, но властно:
– Луиза!
Фигурка застыла. Это была горничная Рины.
– Подойди сюда.
Она нерешительно спустилась вниз. В ее глазах застыл страх.