В пользу такого взгляда на личность Салах ад-Дина они приводят немало доводов, которые, заметим, звучат порой весьма убедительно.
Но, думается, истина в данном случае находится даже не где-то посередине. Она заключается в том, что обе эти точки зрения в равной степени имеют право на существование. Салах ад-Дин был именно «человеком пограничья», и в его внутреннем мире постоянно вели между собой борьбу самые различные, порой противоположные друг другу начала, из которых была соткана его личность.
Он родился в той точке планеты, где встретились и стали выяснять между собой отношения Восток и Запад, и хотел он того или нет, но частое общение с европейцами не могло пройти для него бесследно. Он жил в эпоху, когда закладывались те самые геополитические, экономические и идеологические тенденции, которые определят развитие христианского и мусульманского мира на многие столетия, если не на тысячелетие вперед — и все противоречия его времени отпечатались в итоге в его характере и поступках.
Наконец, нельзя забывать о том, что в течение жизни Салах ад-Дин сильно менялся. Салах ад-Дин в 20, 40 и 50 лет — это три разных человека.
Как уже говорилось, в юности он был отнюдь не столь религиозен, как в зрелые годы. Юноша из многоязычного Дамаска, любящий стихи, вино и женщин, совсем не похож на Салах ад-Дина зрелых лет, который, по словам Баха ад-Дина, не только никогда не пропускал ни одной из пяти обязательных для каждого мусульманина молитв, но и регулярно совершал дополнительные намазы и т. п.
Его религиозность, начавшая усиливаться в те дни, когда он оказался при дворе Нур ад-Дина, особенно укрепилась в годы жизни в Каире, где он оказался под огромным влиянием большого числа исламских богословов, обретавшихся при его дворе. Больше того — он привечал каждого приезжавшего в Каир богослова, зазывал его к себе во дворец, с удовольствием с ним беседовал на религиозные и философские темы и затем щедро одаривал за открывшиеся ему новые истины Корана. О том, какое уважение он испытывал к тем, кто посвятил свою жизнь изучению Корана, свидетельствует рассказ Баха ад-Дина, как в 1188 году в походном лагере Салах ад-Дина посетил известный суфий, поведавший до того никогда не слышанный султаном хадис и выступивший перед ним с проповедью. Когда этот богослов уехал, не попрощавшись, а потому и не получив никакого подарка, Салах ад-Дин расстроился и велел догнать гостя с просьбой вернуться. Когда суфий вновь появился в лагере, султан задержал его на несколько дней и затем отослал «заваленного подарками — красивым халатом, достойным ездовым животным, великим множеством одежды для членов его семьи, учеников и соседей. Он также дал ему денег на расходы во время путешествия» (Ч. 1. Гл. 8. С. 63).
Но исламские богословы никогда не обрели бы такого влияния на Салах ад-Дина, если бы он сам не чувствовал огромной тяги к такого рода знаниям, не находил бы в постижении и трактовке Корана одно из высших духовных наслаждений. Со временем изучение Корана и хадисов, видимо, полностью заменило ему то удовольствие, которое он получал в юности от поэзии. Это был явно не напускной, а именно искренний интерес, о чем свидетельствуют не славословия Баха ад-Дина, а приводимые им эпизоды из жизни султана, которые он просто не мог придумать:
«Салах ад-Дин очень любил слушать, как читают Коран, и он любил слушать, как его с тажвидом[43] читает имам. Этот человек должен был досконально знать все, что связано с текстом Корана, и знать эту книгу наизусть. Когда правитель проводил ночь в алькове (своего шатра), он часто просил стражника прочитать ему два-три, а то и четыре джуза. Когда он был на публичных приемах (мажлисах), он просил осведомленных о его обычае людей прочитывать от одного до двадцати, а то и более аятов. Однажды, проходя мимо маленького мальчика, который сидел рядом с отцом и очень хорошо читал Коран, он отдал ему еду, которая была приготовлена для него самого. Он также подарил ему и его отцу часть урожая с некоего поля. Сердце у него было исполнено смирения и сострадания; слезы легко наворачивались ему на глаза. Когда он слушал чтение Корана, его сердце таяло, а по щекам обычно струились слезы. Он очень любил слушать, как читают хадисы, особенно шейхов с хорошими передатчиками хадиса от самого источника, и он прекрасно знал многие из хадисов. Если при дворе появлялся кто-то из ученых, он принимал таких посетителей лично и заставлял тех своих сыновей и мамлюков, которые находились при этом, слушать, как они читают хадисы. Он приказывал всем присутствующим в знак уважения выслушивать повествования сидя. Если кто-либо из ученых и знатоков хадисов был из тех, кто нечасто переступает порог султанов и не любит появляться в подобных местах, Салах ад-Дин лично отправлялся послушать их. Когда он был в Александрии, он часто навещал хафиза ал-Исфахани, от которого услышал множество хадисов. Он сам очень любил читать хадисы, поэтому часто приглашал меня в свои покои, и там, окруженный книгами хадисов, которые собрал, он начинал читать; и всякий раз, когда доходил до хадиса, содержащего назидательный фрагмент, он становился таким растроганным, что на глаза его наворачивались слезы» (Ч. 1. Гл. 1. С. 30). Хадисы звучали для Салах ад-Дина как самые прекрасные стихи и музыка. Они были столь важны для него, что он просил их читать ему даже перед боем, когда объезжал первые ряды своей выстроившейся напротив вражеской армии.