У арабов было 10 тысяч конных воинов и 12 тысяч пеших; у халифа насчитывалось не более 8 тысяч кавалерии, а количество пеших воинов не превышало 5 тысяч. Командующий правоверными расположился со своей ставкой позади боевой линии, но на виду у всех сражающихся. Перед ним стояли священнослужители, каждый с открытым Кораном перед ним. Весь Багдад молился в тот день, преклонив колени и произнося Священное слово, он просил у Бога защиты. В то время как Слово было прочитано один раз, Коран – тысячу раз в этот тревожный час. Правым крылом войска халифа командовал Занги, а левым – эмир, и на это крыло был направлен главный удар врага. Антар вел бедуинов во время двух замечательных конных атак, почти принудив войска халифа к бегству, когда Занги, применив искусный маневр, зашел арабам во фланг и при поддержке аль-Бурсуки опрокинул воинов противника в канал. Это было сокрушительное поражение, пленных вырезали без всякой жалости, командующий противника бежал, а его женщины попали в руки победителей.
После одержанной победы Занги решил попытать счастья при дворе. Он устал быть на посылках у временщиков-властителей. Он созвал своих сторонников и соратников и обратился к ним так: «Наше положение стало нетерпимым. Все время избирают новых правителей, а мы должны потакать их капризам и причудам! Они посылают нас то в Ирак, то в Мосул, сегодня в Месопотамию, завтра в Сирию. Что же вы мне посоветуете в таком случае?» Тогда Зайн ад-Дин Али, которому Занги доверял больше всех, сказал: «Мой господин, у туркмен есть пословица: «Если кому-нибудь понадобится возложить камень себе на голову, то пусть этот камень добудут с одной из высоких гор». Так и здесь. Если необходимо, чтобы мы кому-нибудь служили, то пусть это будет султан». Занги внял совету и отправился в Хамадан ко двору сельджукида Махмуда. Здесь он некоторое время выжидал, не требуя ничего, кроме привилегии его отца стоять на почетном месте близ трона. Этой честью он пользовался, пока его карманы не опустели. «О, мой друг Али, – сказал он Зайну ад-Дину, – мы действительно возложили камень на наши головы, как ты и предлагал, но, о боже, как тяжела эта ноша!»
Наконец однажды султан поехал играть в поло в сопровождении своих придворных. Когда пришло время выбирать партнеров, он подозвал Занги, подал ему мяч и сказал: «Иди и играй». После игры он обратился к придворным и начал укорять их за грубую лесть. «И как можете вы не испытывать стыда, – вопрошал он. – Вот стоит перед вами хорошо известный вам всем человек, отец которого занимал высокое положение в государстве, и ни один из вас не сделал и самого малого – не одарил его каким-либо подарком и не пригласил к своему пиршественному столу! Клянусь Аллахом, если он так долго и не получал от меня должности и не был пожалован фьефом, так это только из-за того, что я хотел увидеть, как вы поступаете в отношении него». Затем, обратившись к Занги, сказал: «Я даю тебе в жены вдову Кандаглая, и мои люди дадут тебе золота на устройство свадьбы».
Кандаглай был богатейшим вельможей при дворе, и его супруга была обеспеченной, подобно дочери султана. На следующий день после бракосочетания удачливый царедворец совершил торжественный выезд в окружении приближенных, своих и жены.
Прибытие Занги ко двору оказалось удачным, и он в 1124 г. вернулся в свои два объединенных в один фьефа – Басру и Васит, которыми управлял твердой и щедрой рукой.
Когда султан и его духовный сюзерен выступили в поход, Занги защитил Васит от нашествия войск халифа. Захватив все суда, какие только мог, и разместив на них своих воинов, он вовремя явился на помощь султану, который тогда находился под Багдадом. Тот был глубоко поражен этим поступком и испытал облегчение, увидев приближавшуюся флотилию своего верного вассала. В результате халиф был принужден заключить мир. Сельджукид милостиво согласился поселиться в своем нежеланном жилище в Городе мира. Занги сделали правителем Багдада, к чему он так долго стремился, и под его патронатом к тому же оказался весь Ирак. Осенью 1127 г. он стал эмиром Мосула; также он получил в управление область Джазира (в переводе с арабского «остров») в Месопотамии. Занги превратился не только в крупного феодала и правителя обширных областей; ему поручили почетную обязанность воспитателя двух сыновей султана. Новое назначение поставило его на передний край борьбы с латинской угрозой. С этого времени он защитник веры в войне с франками, подлинный Сид Кампеадор Востока. Его панегирист так характеризует Занги, прибегая к рифмованной прозе: «Он вторгся в пределы владений франков и их опустошил, и за постигшие правоверных несчастья врагам отомстил. И засиял, поблекший в небесах, полумесяц ислама, как прежде бывало, и солнце веры, вспыхнув, больше не угасало. И мусульмане в парадных одеждах чинно шагали и испить из в вечность текущих источников победы желали. Прекратилось при нем тринитариев [христиан] засилье, и отринул он веры их ложь и бессилье. Поклонение Богу Единому [Аллаху] на „острове“ и в Сирии восстановилось, и паства вокруг ислама объединилась».