— А тебя что-то не устраивает, салабон, — рявкнул офицер.
Я замешкался, сооружая верный ответ. Вообще-то, по уставу следовало ответить «Никак нет!», но тогда лейтенант мог бы подумать, что я действительно не доволен. Такая игра речи. Я решил не рисковать.
— Устраивает! — отозвался я.
Командир оказался не робкого десятка. Он мгновенно раскусил мою хитрость. Сделал шаг вперед, впился полным ненависти взглядом. Я рефлекторно вытянулся в струну.
— Как нужно отвечать по уставу, рядовой?
— Так точно… То есть, никак нет, — запутался я, и так разволновался, что брякнул невпопад: — Разрешите вопрос? Выходит, в экипаже нас семь?
— Нас шесть, — рявкнул кулиндроид. — И еще один недочлен экипажа. Салабонище, задающее слишком много вопросов. Еще раз откроешь свою пасть без разрешения, отправишься за борт. И чему вас только учат в учебных центрах?
На этот раз у меня хватило ума не отвечать на явно риторический вопрос.
— Ладно, — сжалился лейтенант. — Твоя каюта, — он указал на дверь. — Приводи себя в порядок, ешь, а через сорок минут на построение. Расскажу тебе про твои два года кромешного ада. Ясно?
— Так точно! — во весь голос завопил я.
Звук, многократно усиленный ограниченным пространством, резанул уши. Шероховатая зеленая ладонь о четырех пальцев больно хлестнула по затылку.
— Не орать! — скомандовал лейтенант. — Это тебе не плац. Ух, салабонище.
Помещение каюты полностью соответствовало установленным уставом нормативам. Четыре квадратных метра. Два на два. Вдоль стены койка. На противоположной — панель управления. Я подошел. Приложил ладонь к алой клавише. Из стены выделилась ниша, в которой узнавался модификатор материи — металлического цвета параллелепипед.
— Жареная курица, — произнес я в отверстие, где должен был располагаться микрофон. Расчет был на авось. На то, что в космосе устав не действует. Но…
— Сегодня на обед перловая каша с рыбой, — проинформировал синтезированный голос. — На десерт — чай с одной ложкой сахара и овсяное печенье.
— Давай, — вздохнул я, и модификатор забурлил.
До обеда оставалось минуты две. Уставом в это самое время предлагалось справить естественные надобности. По идее, за необходимую в таких случаях сантехнику должна была отвечать желтая панель. Я прислонил ладонь.
— Унитаз! — сообщил стене.
Та ожила и выкатила… Писсуар.
— Блин, — ругнулся я. Затем повторил: — Унитаз.
Писсуар дрогнул, убрался в стену, но почти сразу снова выкатился.
— Что за… — не выдержал я, и уже хотел позвать кого-нибудь на помощь, но благоразумно решил, что начинать знакомство с новым коллективом вопросом: «Как вытащить из стены унитаз?», неправильно.
Чего доброго, можно схлопотать до конца службы обидное прозвище. Выбора не было. Я снял штаны и пристроился к устройству совершенно для этого не предназначенному так, как мог. Когда закончил как раз просигналил модификатор. Мой обед был готов.
Оставшееся до построения время, я приводил себя в порядок. Надел форму. Такой же, как у лейтенанта черный комбинезон, разве что без нашивок. Вверху, у самой шеи находилась одна единственная, не пойми зачем приклеенная туда пуговица, которую, по уставу, следовало непременно застегивать. Я застегнул. Красные круги поплыли перед глазами. Воротничок оказался туговат. Пришлось временно нарушить устав, чтобы не задохнуться. Отдышался, снова застегнул. Собрался с мыслями и отправился на первое свое космическое построение.
Когда вышел из каюты, в коридоре было пусто. Подумалось даже, что лейтенант пошутил, и никакого построения не будет, но скоро, почти синхронно, двери распахнулись. Десантники в черных комбинезонах вышли из своих кают.
— О! — удивился один, заметив меня. — Это что за чудо в перьях?
Боец был чуть не на две головы выше меня с ярко-синей кожей и гигантских размеров ладонями. К нему подошел второй. Гладковыбритый и белый, как сахарная пудра. Чуть ниже первого, но тоже исполинских габаритов. Я выглядел среди них, как случайно затесавшийся на корабль подросток. Хотя, может, так оно и было. Третий явно был с Земли. Немолодой, но брутальный мужик со шрамом под правым глазом. Он прищурился, потом сплюнул:
— Салага! — землячество явно было здесь не в ходу.
Четвертый боец отнесся к появлению на борту нового члена экипажа равнодушно. Он вообще выглядел очень апатичным. Высокий, до боли стройный. Руки и ноги тонкие, как паучьи лапки. Лицо вытянутое. Глаза аномально большие. Хотя что значит аномально здесь, на борту космического корабля? Для его расы он, скорее всего, был самым что ни на есть обыкновенным. Наконец появился лейтенант. Он вышел из своей каюты хмурым, если кулиндроиды вообще когда-нибудь пребывали в ином расположении духа.