Мне показалось, что я танцую лучшее ее. Возможно из-за того, что она совсем небольшая и мои движения более заметны. Мы прыгали в тесноте, время от времени натыкаясь на слаженные, стилистически двигающиеся пары. Я всякий раз говорил: "Пардон!", но не думаю, чтобы мы кого-нибудь серьезно повредили. После восторга нескольких танцев я понял, что музыка у них такая же незначительная, как лица танцоров. Невнятная. Иногда попадался, правда, рок-энд-ролл с чистым ритмом в их репертуаре, но в основном преобладали диско-ритмы семидесятых годов, устаревшие и мутные по звучанию. Мы пошли к бару.
В обмен на наши синие билеты мы получили: я - виски, она - пиво.
- Ты хорошо танцуешь, - по лицу цыганочки лился пот.
- Куда мне до бразильцев, - я вытер свой пот со лба рукою и, сняв очки, вытер лицо подкладкой куртки.
- Правда, хорошо... Ты учился танцевать?
- Нет, Люсия. Даже на курс французского в альянс Франсэз я никак не найду денег, какие танцы... Однако я хотел бы научиться танцевать танго...
- Ты не умеешь танцевать танго?
- Умею, как все, но хочу научиться классическому танго, по правилам.
- Са ва? - спросил меня стоящий рядом с бокалом пива загорелый молодой тип с рыжеватыми подстриженными усиками, в джинсах и клетчатой рубашке.
- Са ва, - подтвердил я.
Приятель типа, тоже с бокалом пива, толстый молодой человек, захохотал, глядя в нашу с Люсией сторону.
- Танцуем? - продолжил рыжеватый.
- Да, - Люсия приветливо улыбнулась, обнажив все зубы.
- Вы кто? - спросил толстый, почему-то очень бледный, не ниццеанского типа, - американцы?
- Нет! - возмутилась Люсия, - я не люблю американцев! Он - русский, она гордо положила руку на мое предплечье, - а я - бразильянка!
Оба типа переглянулись и, толкнув друг друга локтями, расхохотались. Потом обменялись несколькими фразами, смысл которых я не понял, да и не расслышал в нечистом шуме диско-ритмов.
- Ты - русский, и ты - бразильянка, вы - "кошонс!", - сказал парень с подстриженными усиками, рассмеялся и, сделав полуоборот, смеясь и скалясь, ушел в толпу танцующих.
Люсия рванулась за ним, но я удержал ее. Бледный толстяк с расстояния в несколько метров глядел на нас, пьяно хохоча.
- Ты понял, что он сказал?! - кричала Люсия, вырываясь из моих рук.
- Понял.
- Ты уверен, что ты понял? Он сказал, что мы свиньи!
- Ну сказал и сказал...
- Но нужно было что-то сделать - ударить его бутылкой!
- Если бы он ударил тебя или меня, Люсия, я бы ударил его. Он жалкий и глупый клерк, сэйлсмэн, один из говнюков, оперирующих компьютерами, или какая есть сейчас самая бесполезная, но модная профессия в пост-индустриальном обществе? Пусть он получит свое мизерное удовольствие...
- В Бразилии у нас за это убивают! - убежденно сказала Люсия.
Я почувствовал, что она меня осуждает за то, что я не ударил типа.
"Правильно сделал, - одобрил Эдурад-2, - их страсти - не наши страсти".
- Выпьем еще? - предложил я.
- Нет, идем отсюда! - глаза ее метали дикость и презрение. - Мерзкое место! Я говорила тебе, Эдуард, что они ненавидят нас!
Чтобы доказать ей, что я не боюсь драки, я заставил ее подождать, когда я закажу себе и выпью еще одно виски. Потом мы вышли из диско, пересекли автостраду и спустились к морю. У моря внизу было сумеречно и влажно. Никем не считаемые волны наваливались на пляж, но, обессиленные идти побережьем, укатывались обратно. Принимая обессиленных беглецов, море урчало, как кухонная раковина. Вверху над нами были средиземноморские созвездия, но я только изредка взглядывал вверх, а Люсия и вовсе не глядела. Она переживала национальную ссору, в каковую мы только что были вовлечены. Я дал минутам истечь и, глубоко вдохнув теплую влажность, сказал:
- Видишь, как хорошо, что мы не позволили себе ввязаться в драку. Мы не шли бы сейчас по берегу ночного моря, а находились бы в отвратительном полицейском участке, и нас обвинили бы в том, что мы затеяли драку. Тебя назвали бы несколько раз проституткой, а мне мимоходом врезали бы в живот... Выпустили бы нас только утром с помощью организационного комитета Дней литературы...
- Может быть, ты прав. Но какой подлец... Почему они нас не любят, Эдвард?
- Не они, а он. Я не знаю, много ли таких во Франции и почему они не любят иностранцев. Но тип с усиками - явное ничтожество, серийный продукт цивилизации. На нем джинсы, как на всех уродах, усы, как у всех уродов, он никто и ничто, и ему хочется сорвать на ком-нибудь злобу за свою собственную ничтожность. Ему подвернулись мы - иностранцы. Может быть, он импотент и его подружка вслух сказала ему об этом.
Люсия хмыкнула.
- Ты подумала, что я испугался? - спросил я, заглянув ей в лицо.
- Нет, я видела, что ты не испугался. Ты был спокоен. Хотела бы я быть такой спокойной, как ты.
- В твоем возрасте я тоже не был спокойным... Научился... Понимаешь, в таких случаях лучше игнорировать эмоции и уступить место интеллекту...
- Если бы все умели это, Эдвард, ты думаешь, никто не дрался бы и люди не убивали бы друг друга?
Она остановилась и прижалась вдруг ко мне, лицом в мою шею, в куртку на груди.
- Мы ведь не хуже французов, Эдвард, мы, может быть, лучше... Кому мы мешаем?
Я вдруг обнаружил, что она плачет.
- Эй, - я погладил ее по жестким волосам, - ты чего ревешь?
- Я вспомнила хозяина отеля... Они сделали мне больно! А подружка, Эдвард...
Я не дал ей пожаловаться, я встряхнул ее и повернул лицом к темной воде.
- Эй! В Париже у меня есть два друга - Тьерри и Пьер-Франсуа, они замечательные! Кроме этого, я знаю Жака и Катрин, и они замечательные. И в моем издательстве "Рамзэй" есть множество прекрасных французских людей. Не реви. Ты должна научиться чувствовать людей. Чувствовать способных причинить тебе зло и держаться от них подальше. И прекрати плакать! Глупо плакать у теплого моря, в Ницце, под такими созвездиями. Где же знаменитая бразильская жизнерадостность?! Возьми платок и вытри слезы!