Но возмущенные атаманы не желали его слушать.
— Брось сказки-то сказывать! Будто его кто до царицы допустит! Да и как он туды доберется? Мы, чай, все меченые…
— Подвесить тебя, шельму, за ноги — и вся недолга!
— Верно, и поделом!.. — ополчились все против Творогова.
Тот весь затрясся. Еще немного, и весть о том, что он подбивал казаков на заговор, долетит до Пугачева. Творогов отлично понимал, чем это ему грозит. Что ж, ничего другого не остается, кроме как идти до конца.
— Будет вам, браты, угомонитесь! Точно бабы крик подняли. Чего толку орать-то! Давайте-ка лучше сообща все как следовает обмозгуем. Про то, что нас повсюду разыскивают, вам и без меня ведомо. Рано ли, поздно ли — все едино, попадемся, угодим в западню аки зайцы. Думаете, нас по головушкам погладят да отпустят? Кабы не так! Снесут всем головушки-то, как покойничку Хлопуше, царство ему небесное. А вот ежели мы Пугача сдадим, дело другое. Тады уж и на милость матушки-императрицы уповать резон.
Атаманы молча переглянулись.
— Честь замарать, чтоб шкуру свою спасти — вот чего ты нам предлагаешь, паскуда! — проговорил сквозь зубы Тимофей Железнов и перекрестился.
— Худое у тебя на уме, тезка, — с осуждением произнес Иван Федульев.
Побелевший от страха Творогов уже не знал, что делать. Если он не найдет с ними общий язык, пиши — все пропало.
— Да вы чего, браты. Послу хайте меня, Христа ради, — взмолился он.
— Благодарствуем, послу хал и уж. Слово свое ты сказал, — пробурчал Федульев.
Доигрался… Сейчас вцепятся, повяжут, накинут ему веревку на шею и поволокут к Пугачеву. Однако никто так и не сдвинулся с места. И Творогов понял: да они же все рисовались друг перед другом, о чести будто бы вспомнили, в благородство играли. Это значит, что, пойдя на такой риск, он невольно подыграл товарищам. Да пускай себе тешатся, лишь бы согласились. Он терпеливо выжидал.
— Ну чего у тя там ишо? Выкладывай! — не выдержал Иван Бурнов.
— Что ж, послу хаем. Токмо учти, енерал-поручик: станешь сызнова на измену толкать, пощады не жди! — без злости сказал Федульев.
У Ивана Творогова все равно не было иного выхода.
— Про то, что Пугач царь ложный, ноне всякий ведает. Не сегодня — завтра его все равно изловят да вздернут. И нам перепадет, ежели мы это дело в свои руки не возьмем. Вот и соображайте, где нам выгода… Ишо благодарить меня станете.
Первым нарушил наступившую тишину Чумаков:
— Сдается мне, что ты нас на верность царю-батюшке спытать задумал. Так ведь? Признавайся, не таись!
— Что ты, Федор, куды уж там спытывать, кады у нас под ногами земля горит, — крестясь, ответил ему Творогов. — И в мыслях такого не имел.
— Ну как, братва, а ежели нам мозгами пораскинуть?.. — предложил тогда Чумаков.
Этого оказалось достаточно, чтобы Иван Творогов вновь воспрял духом.
— А и верно. Чего это мы с вами время впустую тратим? Куй железо, покуда горячо. Кабы не пришлось опосля локти кусать, — выпалил он и, видя, что кое-кто все еще колеблется, решительно шагнул вперед. — Да не стану я вас боле упрашивать. Вот сей же миг пойду и самолично Емельку арестую!
Атаманы, как по команде, поднялись со своих мест и послушно последовали за ним.
Не обращая внимания на простых казаков, они гурьбою прошли вдоль улицы на другой конец деревни, к самой приметной избе, и ворвались внутрь.
Коротавший в одиночестве вечер Пугачев удивился неожиданному появлению атаманов.
— Вроде я вас не звал, — приподняв левую бровь, строго произнес он. — Зачем пожаловали?
— Потолковать, царь-батюшка, как нам дале быть… Казаки ропщут. Говорят, харчей нету, брюхо сводит, — начал Иван Творогов. — Надобно чтой-то делать…
Сетуя на трудности, заговорщики незаметно оттеснили Пугачева от стенки, на которой висели его сабля и ружье.
— Так и ноги протянуть недолго, перемрем с голодухи.
— Дай одежа и та — негожа, вконец истрепалась…
— Нет моченьки боле терпеть, — сокрушались атаманы.
Принявший все за чистую монету Пугачев принялся отговариваться:
— Потерпите уж как-нибудь маненько, родненькие. Скоро мы с вами к Гурьеву до Каспия двинемся и у тамошних казаков перезимуем.
— Ну уж нет, баста! — вскинулся на него Творогов. — Сколь мы за тобой шастали. Таперича твой черед за нами иттить!