— Я тебе в этом деле не советчик, атай, — отводя глаза в сторону, промолвил Салават.
— А ты мне позволишь уехать?
— Воля твоя.
Юлай совсем растерялся.
— Ты ведь у нас голова, улым. Вот и скажи напрямик, что мне делать.
— Голова-то голова, а ты все ж таки мой отец и к тому же человек знатный. Так что сам решай, как быть.
— А давай вместе уедем, — неожиданно предложил Юлай.
— Нет, атай, — отказался наотрез Салават. — Назад мне дороги нет. Я буду биться с карателями до последней капли крови. Это мой долг.
— Ну что ж, улым. Пусть бережет тебя Аллах. А я все же поеду. На мне вся наша семья.
— До встречи, атай. Хау бул. Кланяйся эсэй, детишкам, женушкам и всей родне. Пускай за меня не тревожатся.
Простившись с отцом, батыр затосковал. Его тоже потянуло в родные края, к семье. Больше всего он соскучился по доченьке своей Минлеязе.
Но у Салавата, под началом которого находилось к тому времени девять волостей, не было времени предаваться печали. Предоставив отцу самому решать, как быть дальше, он уехал, а в один из ноябрьских дней ему доложили, что Юлай Азналин вместе с Ильсекеем Бектугановым, Бахтием Кусяковым, Яуном Чувашевым, Кабы лом Алагузиным, Утявом Яраткуловым и Яхьей Якишевым отправился в Челябинск к подполковнику Тимашеву. Остатки своего отряда он оставил на попечение сына.
Встретив отцовских людей, Салават приказал:
— Расселить всех по домам. Пускай отдохнут сегодня.
— Пока не до отдыха, Салауат-агай, — воскликнул бойкий безусый юнец.
— Это почему же?
— Плохие новости, Салауат-батыр, — мрачно произнес Амин Ибраев, бывший в отряде за старшего.
— Объясни все толком!
Как оказалось, в сторону Катав-Ивановского завода движется команда Рылеева. И уже известно, что вместе с ним едут конные отряды верных правительству мишарских и башкирских старшин, которые уже больше месяца готовились к этому походу. Среди них и те, кто когда-то был в рядах повстанцев, и теперь, примкнув к карателям, выказывают перед ними особое рвение. Люди Рылеева хорошо обучены и вооружены. Они собираются снять осаду и взять в плен Салавата.
Узнав об этом, тот затрясся от негодования и заскрежетал зубами.
— Предатели! Трусы! Такие и веру, и народ продадут, лишь бы шкуру свою спасти, — кричал он, кляня отступников. — Крови моей захотели?! — Будет им кровь! Просто так я им не дамся.
На следующее утро, еще затемно, он повел своих людей от Катав-Ивановского завода навстречу команде Рылеева.
Близкая зима дышала им в лицо колючим снегом. Она насылала на джигитов резкие порывы студеного ветра, словно пытаясь их остановить и развернуть в другую сторону. Холод пробирал до самых костей. Но никто не жаловался, ведь с Салаватом остались самые преданные и стойкие. Следуя за молодым командиром, двухтысячное войско безостановочно продвигалось вперед.
А вот и каратели. Не дав им опомниться, Салават, увлекая за собой своих людей, с разбега набросился на вооруженного до зубов противника.
Вражеская кавалерия начала контратаку. Надвигаясь на повстанцев, конники рассредоточились, чтобы отрезать им пути к отступлению. Салаватовцы бились насмерть. Сперва они вели прицельный обстрел из луков, а едва наступил черед рукопашной, в ход пошли сабли и копья.
— Не сдавайтесь, джигиты! Бейте, бейте залимов[87], — покрикивал Салават, безжалостно сокрушая вокруг себя вражеских солдат.
Под стать батыру вел себя и его сноровистый караковый конь. Оберегая хозяина, он умудрился в минуту опасности вывернуться и лягнуть передними копытами набросившегося на него неприятеля. А в тот момент, когда кто-то направил на Салавата ружье, потревоженное чем-то бедное животное неожиданно шарахнулось в сторону, еще раз отведя от него угрозу.
В другой раз спас Салавата вовремя подоспевший к нацелившемуся на него сержанту один из джигитов, приняв вместо командира смертельный заряд.
После выстрела к офицеру подскочил еще один джигит, но его тут же оттеснили. Сержант попытался прицелиться снова, однако, боясь попасть в своих, стрелять не стал, и замахнулся на Салавата шпагой. Уклоняясь, батыр резко дернул коня и со всей яростью обрушился на противника. Тот едва спасся, пригнувшись к седлу, и сокрушительный удар клинка Салавата пришелся на голову русского солдата-кавалериста.