«Аршеневского, — тут же сообразил Салават, — это его люди ограбили недавно нашу семью, пол сотни лошадей умыкнули…»
— А где они сейчас? — спросил он.
— Мишар ведет каратов по окружной.
— По окружной? — изумился Салават. — А зачем?..
— Негодяй Муксин боится, что башкорты дознаются и бежать тебе пособят. А Муксинов братишка Ямгур, сказывают, грозился и второй урысов отряд привести.
Бежать немедленно! Салават стал торопить своих друзей. Они наскоро побросали кое-какие вещицы в мешки, привязали их к седлам и, вскочив на лошадей, помчались по левому берегу Юрюзани.
Воздух был свеж и по-зимнему морозен. Нагоняя снег, дул сильный, порывистый ветер.
— Хоть бы следы наши замело. Тогда нас не найдут, — сказал Салават, приостановившись.
Остальные промолчали.
Переночевав в Каратаулы, они оставили там лошадей и дальше уже отправились на лыжах.
И вот уже неподалеку родные шайтан-кудейские владения. Им бы только до знакомой охотничьей избушки добраться. А уж каратели не скоро их там отыщут…
Но и на этот раз Салавату не повезло. Очень скоро, двадцать пятого ноября, беглецов догнал передовой отряд команды поручика Лесковского.
Окруженные со всех сторон джигиты ощетинились, направив на карателей свои стрелы, но Салават остановил их:
— Не надо! Зачем губить себя понапрасну?
— Уже лучше в бою смерть принять, чем в руки врага угодить! — вспылил Ракай Галиев.
— Нам бы только живыми остаться. А весной, Алла бойорха, как сговаривались, сызнова начнем, — проговорил едва слышно Салават.
Не встретив сопротивления, каратели, среди которых находился и коварный Муксин Абдусалямов, тоже не стали стрелять. Велев связать беглецов, не успевший опомниться от радости поручик, возомнивший себя уже капитаном, сразу же отвез их в Калмыково[91], где сдал своему начальнику подполковнику Аршеневскому.
Боясь поверить в свою удачу, сулившую ему славу и повышение в чине, тот осторожно приблизился к плененному Салавату, молча обошел его и внимательно осмотрел со всех сторон, как бы прицениваясь. Не спуская с гордо стоявшего батыра алчных глаз, Аршеневский бросил через плечо:
— А вы часом не ошиблись, поручик? Это и есть главный между башкирским народом возмутитель? Уж больно молод…
— Никак нет, ваше высокоблагородие, не ошиблись. Не извольте сомневаться! — уверенно отчеканил Лесковский, покосившись, в свою очередь, на мишара Муксина.
Братья Абдусалямовы услужливо закивали.
— Он, он! Точно он, — закричал Муксин. — Это я его поймал.
Сотник Ямгур едва не оттолкнул его в досаде локтем, протискиваясь к Аршеневскому.
— Я его выследил, ваша высокая благородия. Вы уж не забудьте при случае… — начал было он, но тут же осекся, съежившись под презрительным взглядом Салавата, говорившим: «Уж я-то знаю, чего вам надо. Вы, шакалы проклятые, вечно на земли наши зарились. На куш богатый надеетесь, стервятники. Уже и грызетесь из-за добычи, прямо тошно смотреть…»
Наслаждаясь лицезрением главного преступника, подполковник едва не потирал руки, предвкушая свой скорый триумф. Готовый на радостях расцеловать всех и каждого, он даже к пленнику не испытывал той неприязни, которую тот вызывал у него до поимки.
Пребывая в таком благорасположении, Аршеневский приступил, наконец, к допросу. Однако вскоре настроение его переменилось. Вопреки ожиданиям подполковника, Салават, отвечая на его вопросы, держался независимо, ничем не выказывая своего раскаяния.
— Все прочие бунтовщики толпами к нам с повинной являются, а ты, как я погляжу, даже и не думал сдаваться, — не скрывая своего раздражения, заметил Аршеневский.
— Не думал…
— Столько злодеяний совершил и не раскаиваешься?! — заорал, потеряв самообладание, подполковник.
Салават промолчал.
— Корчишь из себя героя! Да знаешь ли ты, воровское отродье, что ты один такой остался, что от тебя, злодея, даже народец твой подлый отступился?! И все башкирцы до сего дня токмо и делали, что ждали, когда мы тебя возьмем. Уж как они будут рады узнать, что ты у нас в руках! — врал Аршеневский напропалую, лишь бы вывести пленника из себя.
Но Салават стоял перед ним неприступной скалой. Ему пришлось даже стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться зарвавшемуся офицеру прямо в лицо: «Насчет народа ты, Аршин, явно перебрал. Видно, плохо ты нас, башкортов, знаешь. Так плохо, что даже представить себе не можешь, сколь велика и неискоренима наша любовь к родному Уралу. Вот почему мой народ никогда не забывает своих батыров, готовых жизнью своей заплатить за его свободу. Вот почему у нас столько героических песен и сказаний!».