А море, подобное угодившему в западню свирепому и грозному хищнику, все бурлит, все неистовствует, безжалостно сокрушая возведенные каторжанами укрепления.
Салават совсем продрог, но, не в силах сдвинуться с места, продолжал неотрывно смотреть на волны и думать, думать…
— Улым, ты где? — заставил его очнуться голос встревоженного отца.
— Салауат-батыр, отзовись! — вторил Юлаю Канзафар.
XIII
Рогервик должны были соединить с находившимся в двух верстах от него островом Малый Пакри. Но не прекращающиеся штормы мешали работам. В конце концов бессмысленное строительство остановилось насовсем. Большинство заключенных переправили в Сибирь, а Салавата и его соратников оставили вместе с больными и стариками.
«Не доверяют нам. Не хотят нас к Уралу близко подпускать. Думают, как только прознают башкорты, отобьют. Боятся, что наш народ за старое примется, взбунтуется опять», — решил Салават.
После отправки основной массы каторжан в Сибирь о побеге нечего было и думать, поскольку оставшиеся находились под постоянным контролем. Во имя чего тогда жить? Не лучше ли наложить на себя руки и самому отправиться на тот свет?.. Но каково придется его отцу?
«Нет, я должен жить. И не только ради отца. Кто знает, может быть, мне суждено вернуться на родину и продолжить борьбу за ее освобождение», — отказался от своей затеи Салават и уже в который раз перенесся мыслями на Урал.
К Салавату подошел Иван Почиталин.
— Жалеешь, что в Сибирь не отправили? — с сочувствием спросил он.
— Места себе не нахожу! — с горечью воскликнул Салават. — Дорога в Сибирь для меня — все равно что путь на волю.
— Может статься, случится какая оказия?
— Ай-хай, не так-то все просто, брат!
— Какой же властям от того прок — харчи на нас переводить, — заметил Иван. — А потому давай-ка мы с тобой, отцом твоим да Канзафаркой губернатору письмецо отпишем, похлопочем, чтоб перевели нас из Балтийского порту в Ревель. Оттудова и удрать сподручнее будет.
Салават долго обдумывал его предложение.
— А будет ли толк от нашего письма? — с сомнением спросил он.
— Да кто ж его знает… Попробовать однако же стоит. Попытка — не пытка.
— Ладно, будь по-твоему, — махнул рукой Салават. — Была — не была! Как у нас говорят, чем отлеживаться, лучше выстрелить.
В тот же день они с Иваном принялись сочинять от имени группы каторжан послание губернатору.
Получив написанное в верноподданническом духе письмо, вице-губернатор Ревеля Сивере не смог скрыть довольной улыбки.
— Замечательно! Это ж надо же, сами каторжники против того, чтобы хлеб казенный даром есть! Полагаю, сие нам не повредит, ежели мы оных для городских надобностей востребуем, — сказал он и обратился в свою очередь в Сенат — в высшую судебную инстанцию и орган власти.
Рассмотренное девятого августа 1777 года предложение Сиверса было отклонено. В ответном указе Сената предписывалось, во избежание побега, бунтовщиков никуда не переводить, а активнее использовать на самых разных работах по месту назначения, то есть в Балтийском порту.
После этого отношение к узникам изменилось далеко не в лучшую сторону. Зная о том, что Салават ни за что не бросит своего отца, Юлая Азналина приковали цепями к стене. Досталось и другим. С утра до позднего вечера бывшие мятежники ворочали глыбы, перетаскивая их из каменоломни к местам, где велись строительные работы. Их труд использовался для возведения помещений под склады, стен и зданий для разных учреждений: уездного суда, магистрата и казны. Задействовали каторжан и при постройке купеческой гавани.
Голод, участившиеся травмы, несносные бытовые условия, которые день ото дня только ухудшались, до крайней степени подрывали здоровье узников. Сказывался на их состоянии и гнилой климат: непреходящая сырость, беспрестанные ветры и шторма. Неизлечимые болезни косили каторжников одного за другим. Резко сдал и Юлай Азналин. Закованный в кандалы, он был лишен возможности передвигаться и дышать свежим воздухом. От неподвижности у него воспалились суставы и мучительно болели ноги. Не избежал Юлай и цинги.