Отправляя список, Лангель сообщил Куракину о том, что содержание заключенных обременительно для казны, и спросил, что ему делать с Усаевым, Почиталиным и Юлаевым, которых находит вполне здоровыми.
Однако предложение об их пересылке куда-либо было отклонено. Генерал-прокурор велел оставить зачинщиков и активнейших участников восстания 1773–1775 годов в Балтийском порту.
Увидев, что и при Павле I ничего не меняется, Салават впервые по-настоящему приуныл.
— Похоже, зря мы надеялись… Уж сколько времени прошло, как бунт подавили, а они, как и прежде, боятся отпустить нас отсюда.
— Да, шибко мы их, видать, тогда напужали, — мрачно произнес Иван Почиталин. — Стало быть, нечего нам на милосердие его величества ампиратора рассчитывать. Все они заодно…
— До чего же радовался мой отец, когда Катерина умерла. Думал, домой нас отпустят. Теперь уж все, долго не протянет… — схватился за голову Салават.
Предчувствия его не обманули. Потеряв последнюю надежду, Юлай захандрил и поддался давно подтачивавшей его тело болезни. Отказываясь от еды и питья, он лежал в горячке, то и дело впадая в беспамятство. Промаявшись так трое суток, Юлай Азналин затих раз и навсегда.
Похоронив в чужой земле горячо любимого отца, Салават ощутил себя полным сиротой. Целиком отдавшись своему безутешному горю, он и сам вскоре занемог. Ночами Салават бредил, видя себя среди природы родного Урала в окружении своих близких — родителей, жен и детей, а днем с великими мучениями отбивал кайлом камни в карьере. Все чаще и чаще случались у него головокружения, ноги и руки заметно слабели. Вот и сегодня, двадцать шестого сентября 1800 года, едва Салават принялся за работу, как сердце у него схватило, а в глазах вначале зарябило, потом потемнело.
Надсмотрщик заметил, что он остановился, и набросился на него.
— Эй, чего ты там копошишься! — заорал он.
— Плохо мне, — с трудом произнес Салават, пошатываясь. — Голова закружилась…
Караульный подскочил к нему и принялся его отделывать.
— Вот те, вот тебе, скотина!.. Хитришь, сволочь! Я, что ли, за тебя вкалывать буду?!
Не в силах оказать сопротивление своему обидчику, Салават покрепче стиснул зубы и, превозмогая слабость и боль, вновь принялся за работу. Он кое-как отбил киркой большой кусок камня. Обхватив тот камень обеими руками, батыр с трудом поднял его и попытался было шагнуть, но тут вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание. Постояв немного, Салават снова попробовал сдвинуться с места, но не удержался на отвесной каменной стене и подбитым меткой стрелой орлом рухнул с предсмертным криком вниз.
В осеннем небе парили над морем громкоголосые чайки. Невесть откуда, впрочем, откуда же еще, как не с холмов далекого-предалекого Урала, провожали вырвавшийся на волю мятежный дух Салавата-батыра причитания, которые превратились со временем в одну из посвященных ему песен:
Малеевка — Уфа — Аклан.
1992–1993, 1995 годы.
