— Страшное дело! И когда это случилось? — поежившись, спросил с волнением выслушавший рассказ отца Салават.
— В этом году, в январе.
— И что?.. Теперь нас пошлют на расправу с яицкими казаками?
— Да нет, такого приказа от губернатора Рейнсдорпа пока что не поступало. Сказывают, будто Абей-батша[57] велела из Москвы генерала Фреймана послать. Не сегодня завтра он уже должен в Яицком городке быть.
— Значит, прольется кровь.
— Много крови, — вздохнув, сказал Юлай. — Хоть бы башкортов в покое оставили. Гренадеры пощады не ведают!
— Навряд ли, атай. Если бы губернатор на нас рассчитывал, то не стал бы подмогу из Москвы требовать. Не верит он башкортам, — заключил Салават, нахмурив брови.
— Как знать, улым, как знать… — задумчиво произнес Юлай. — Пускай уж нас не впутывают, храни нас Аллах. Яицкие казаки, видать, тоже не сидят сложа руки. Одних гонцов они к Абей-батше послали, во всем своего атамана да генерала Траубенберга винят. А других — к казахскому хану. Просят помочь, когда Фрейман нагрянет.
— Если казахи согласятся, может и нам вмешаться? Надо же когда-нибудь начинать… — сказал Салават.
— Погоди, улым, не горячись, — прервал его отец. — Мы ведь еще не все знаем. Может, мне в Ырымбур съездить?
— Я и сам могу туда сгонять, атай. Заодно кой-какую обновку для детишек прикуплю да племянникам гостинцев привезу.
— Что ж, поезжай, коли так, — согласился отец.
Приехав в Оренбург, Салават первым делом разузнал, где проживает академик Рычков и, не откладывая, направился к его одноэтажному кирпичному дому, располагавшемуся в самом центре города.
На его стук вышла русоволосая женщина в длинном сером платье с кружевным воротничком.
— Вам кого? — спросила она, и узнав, что перед ней Салават, мило улыбнулась. — A-а, добро пожаловать, проходите.
— Благодарствую.
Впустив его в просторную переднюю, женщина представилась:
— А меня Аленой Денисьевной величают. Я — жена Петра Ивановича.
Сказав это, она постучала в одну из дверей и крикнула:
— Петруша, выгляни-ка. К тебе гость пожаловал.
Рычков вышел в полутемный коридор и, приглядевшись, узнал Салавата.
— Ба-а, кого я вижу! — радостно воскликнул он, бросаясь к нему с объятиями. — Дорогой мой!..
Не привыкший к такому обращению посторонних Салават невольно отстранился, но тут же протянул вперед обе руки.
— Как поживаете, Петр Иванович?
— Слава Богу, — ответил Рычков и вдруг поморщился, когда Салават пожал ему руку.
— Ой, ой, не жмите так сильно…
— Простите, Петр Иванович! — сконфузился тот.
— Теперь-то уж нетрудно поверить в то, что Салават-батыр медведя кинжалом заколол! — сказал он, переглядываясь с женой.
Пригласив гостя в свой кабинет, Рычков предложил ему массивное кожаное кресло.
— Прошу вас, присядьте!
— Рэхмэт!
— Как поживают отец-мать, жены, детишки и другие родственники?
— Слава Аллаху, пока все живы-здоровы, — ответил Салават и сообщил, что приехал на базар за покупками.
— Хорошо, очень хорошо…
Пока они перебрасывались с Рычковым первыми фразами, Салават успел заметить, что во внешности шестидесятилетнего ученого произошли изменения. Его карие глаза потускнели и казались грустными. Количество оспинок-щербинок вокруг носа как будто бы прибавилось. Зачесанные назад длинные волосы стали такими же седыми, как и его парик, в котором он появлялся на людях. Из-за опущенных плеч и сутулости он уже не казался таким высоким.
— А вот и наш Коленька! — обрадовался Рычков внезапному появлению младшего сына.
Николай прошествовал прямо к Салавату. Тепло поздоровавшись с ним, он вопросительно взглянул на отца.
— Папенька, вы мне позволите увести от вас нашего гостя?
— Разумеется, — кивнул Петр Иванович и прошел за свой письменный стол.
Покинув кабинет, Салават почувствовал себя более непринужденно.
— Как у вас просторно и красиво! Одна комната, я думаю, величиной с избу будет, — не скрывал он своего восхищения.