— Ну и как, удается тебе людей привлечь?
— Скажу честно, многие сомневаются, не верят, что Бугасай настоящий батша. Да и яицких казаков, которые их раньше грабили, побаиваются.
— Ничего не поделаешь, придется нам всем — и башкортам, и другим — с казаками объединяться. Другого выхода у нас нет. Одним не управиться. Без помощи Бугасая от царского ярма мы ни за что не избавимся. Только он может нам помочь земли наши назад вернуть.
— А ты сам… Сам-то ты веришь, что он настоящий батша? — спросил Салават.
Его вопрос застал Селяусена врасплох. Он немного подумал и, пожав плечами, сказал:
— Нам-то с тобой какая разница, настоящий он или нет? Главное для нас то, что он против Абей-батши воюет. Это нам на руку. С такой опорой легче будет с чужаками справиться…
Обсудив с приятелем вопросы, касающиеся будущей судьбы башкирского народа, Салават поехал дальше, а сын Киньи Селяусен отправился после недолгих сборов в «царскую ставку».
По пути он заехал в несколько аулов, надеясь завербовать в свой отряд как можно больше соплеменников. Он изо всех сил старался убедить их поддержать Пугачева. От них же Селяусен наслышался о выдающихся успехах Салавата, о его доблести и бесстрашии. Емельян Пугачев сразу же оценил мужество и способности молодого человека, произведя его в полковники.
«Надо же, про то, что в ставке творится, доложил, а о своих подвигах умолчал», — отметил про себя Селяусен.
Салават действительно не щадил себя. Он стремился делать все от него зависящее, чтобы приблизить победу над ненавистным царским режимом, поскорее очистить дорогой его сердцу родной Урал от захватчиков. Почти каждая волость, где ему довелось побывать, готовила и снаряжала своих людей на подмогу пугачевцам. Большинство башкирских старшин поддались на уговоры Салавата, дав согласие примкнуть к восставшим. И лишь немногие отказались их поддержать, сохранив верность властям.
Согнанный и изгоняемый с исконных своих земель, ограбленный, унижаемый, притесняемый и беспощадно угнетаемый русскими помещиками, владельцами заводов и чиновниками, задавленный непосильными податями и беспросветной нуждой башкирский народ активно вливался в пугачевское движение.
VII
Не остались в стороне от происходящих событий и старшины тринадцати волостей Исетской провинции. Глава Мякатинской волости[73],башкир по имени Бадаргул, прославился еще во времена восстания Батырши.
Пугачеву было известно, каким огромным влиянием и уважением пользовался среди башкир Зауралья Бадаргул Юнаев — депутат Уложенной комиссии от Исетской провинции. Поэтому появление старшины Мякатинской волости в ставке стало для него большим событием. Он был польщен.
Несмотря на это, Пугачев отнесся к Бадаргул у поначалу с некоторой настороженностью, встретив его прямым вопросом:
— Зачем пожаловали?
Бадаргул Юнаев отлично знал себе цену и вел себя с достоинством, без какого-либо заискивания.
— Как депутат, я подавал в Уложенную комиссию наказ зауральских башкортов. Но все без толку. Правители с нами не считаются. Вот я и пришел к вам, Ваше величество, в надежде, что вы нам поможете. Я решил поддержать вас.
— Ага, вот значит как, Уложенная комиссия на ваш наказ наплевала… И в чем суть оного? — деловито осведомился Пугачев.
Довольный проявленным с его стороны вниманием старшина Юнаев приступил к изложению содержания наказа.
— Вначале мы напомнили, что башкорты вошли в Рясяй по своей воле. С тех пор наши люди исправно служили, геройски защищали ее от врагов, ходили с русской армией в походы на Азов, в Ригу и Пруссию. Полгода прослужили наши люди на военной линии Оренбурга, и каждый — со своим оружием, парой лошадей и харчем. В том наказе мы просили улучшить положение служилых и жаловались на то, что пришлые люди вотчинные земли у башкир отнимают. А чтобы заводчики, помещики, дворяне и чиновники больше земли наши не трогали, чтобы узаконить то, что у нас осталось, мы потребовали выдать нам бумагу. Еще мы просили подати на воду и ручные мельницы отменить, поскольку они мешают нам земледелием заниматься. И торговать хотим без пошлин… Сами видите, требования наши серьезные, жизненные…
— Да, что там говорить, наказ важный, — заметил Кинья.
Пугачев тоже одобрил.
— Наказ ваш — не блажь. Надобно записывать то, что нам Юнаев рассказывает, — сказал он и протянул Арысланову лист бумаги. — То, что здесь будет написано, войдет в следующий мой императорский указ. Понятно?