— Все что хотите расскажу, токмо не губите…
— Вот и отвечай. Как думаешь, жители Кунгура и их начальники без боя сдадутся?
— Навряд ли.
— А почему?
— Потому как в городе полно пушек да и пороха тоже. А вот начальников там мало осталось. Многие разом все побросали и тайком бежали.
— И воевода бежал?
— Он тоже…
— А кто ж заместо него остался?
— Купчина один, по фамилии Хлебников.
Салават передал то, что только что услышал, Иткинину и сказал:
— Ну как, все понял? Теперь надо обмозговать, что нам делать. То ли штурмовать, то ли дожидаться, пока они сами не сдадутся.
Сдвинув шапку на лоб, тот в растерянности почесал затылок.
— Уж и не знаю, что тебе сказать… Если штурм начать, многие из нас погибнут. Может, пошлем этих ребят в город и потребуем через них сдачи?
— Пожалуй, стоит попробовать, вдруг согласятся, — сказал Салават и, написав на имя кунгурского воеводы ультиматум, вручил его посыльным с тем, чтобы они доставили бумагу воеводе и принесли его ответ. Те с радостью согласились.
Однако президент магистрата Иван Хлебников, принявший на себя руководство обороной городка, отвечать на послание не стал. И Салават Юлаев предложил начать наступление.
Батыркай Иткинин не поддержал его, сославшись на неудачный опыт Емельяна Пугачева и Зарубина, которым так и не удалось до сих пор, несмотря на все усилия, взять приступом ни Оренбург, ни Уфу.
— Не хочу понапрасну людьми рисковать. Это грех! Наши воины, ай-хай, как еще нам пригодятся! — пытался отговорить он Салавата.
Но тот заартачился:
— Мы что, так и будем на одном месте топтаться?! Вон люди из окрестных аулов сено нам таскают, последними припасами делятся, лишь бы мы город поскорее взяли, а тут… Зачем срамиться перед ними!
— Кто за горячее хватается, тот обжигается, — спокойно возразил ему Иткинин. — Все равно они, рано или поздно, сдадутся. А пока предлагаю вот что: нужно направить в Кунгур еще кого-нибудь и потребовать от воеводы отпустить из тюрьмы наших сторонников — работных людей и крестьян.
— Неужто ты думаешь, что он нас послушается?
— Кто его знает, может, и послушается…
— И кого же мы пошлем в этот раз?
— Одного священника с Юговского завода с парой крестьян-урысов. Они согласны идти.
— Ну что ж. Будь по-твоему. Давай попробуем. Посмотрим, что из этого выйдет, — нехотя уступил Салават, беря в руки бумагу и карандаш. — Я сейчас еще один ультиматум начеркаю.
Однако и эта повторная попытка оказалась неудачной. Юговский священник и оба крестьянина бежали из города, но были схвачены одним из карательных отрядов Башмакова и по приказу Хлебникова казнены.
Узнав об этом, Салават пришел в бешенство.
— Не стану я больше тебя слушать! — закричал он на Иткинина и сгоряча поднял своих людей в атаку.
Воины Салавата бросились вперед. Защитники города встретили их дружной пальбой. Ядра взрывались одно за другим, кося мчавшихся во всю прыть всадников. Поверхность земли покрывалась окровавленными телами раненых и разорванными трупами убитых.
Озабоченный таким поворотом Салават выскочил вперед и на полном ходу прокричал:
— Башкорты мои, вперед! За мной!
Воодушевленные его отвагой башкирские джигиты, невзирая на потери, бросились вслед за ним.
Появление башкир под стенами города посеяло панику среди солдат. Отчаянно вопя, они подались назад, и офицерам стоило немалых усилий привести их к порядку. Спрятавшись за сугробами и деревьями, солдаты начали стрелять по наступавшим из ружей. Однако напор не ослабевал. Башкиры отступили лишь после того, как были задействованы главные силы гарнизона.
Салават тяжело переживал неудачу, виня во всем нерешительного Батыркая Иткинина.
— Если бы мы вместе выступили, такое не случилось бы.
— Даже с моим отрядом мы не смогли бы ничего сделать. Ты сам убедился, Кунгур пока что крепко стоит, — возразил Батыркай.
— Брось! Просто ты — трус, заячье сердце!
Батыркай оскорбился.
— Да какое у тебя право так меня обзывать?! Зачем же мне людей на верную погибель посылать? — все еще продолжал упорствовать он, но в конце концов не выдержал и сдался, согласившись принять участие во втором штурме Кунгура. Однако гарнизону удалось отразить и эту атаку.
Лишившись едва ли не половины своего отряда, Батыркай горько раскаивался в том, что поддался на уговоры.
— Нет, не быть нам с тобой в одной упряжке, Салауат. Оба мы горячие да норовистые. Лучше я в другом месте повоюю, — хмуро произнес Иткинин и, наскоро распрощавшись, увел своих людей сражаться с действующими в его волости карательными отрядами.