— Скажешь тоже — орлы! — горько усмехнулся отец. — Это солдатских рук дело! Убивают беглых рабочих и нарочно зверью на растерзание оставляют. Страху нагоняют, чтоб другим неповадно было. Слыхал ведь, что давеча унтер-офицер говорил…
Не сводя глаз с обезображенного трупа, Салават молчал, чувствуя, как сжимается не только его сердце, но и кулаки. Ненавистные каратели! Неужто нет способа отомстить проклятым? До каких же пор терпеть их произвол?!..
Не пожелав оставлять поруганное тело на корм волкам и стервятникам, отец с сыном засыпали его толстым слоем земли. Исполнив таким образом свой человеческий долг, они в еще более тягостном настроении поехали дальше.
II
Приехали на яйляу ближе к вечеру. Жены Юлая и других его сыновей, слуги и ребятня, заметив, что оба не в духе, притихли.
Салават не отставал от отца ни на шаг. Остальные домашние предпочитали держаться от них подальше. И лишь Мюния, ощущая себя, как старшая жена, полновластной хозяйкой, свободно ходила туда-сюда.
Когда Юлай с Салаватом вошли в главную юрту, она первым делом поднесла им по касушке кумыса, потом, продолжая энергично взбивать кумыс в деревянном кэбэ пахталкой из корня молодой березы, спросила:
— Ну, что скажешь, атахы[6]? Как съездили?
Не ответив ей, Юлай позвал работников. Объяснив, как найти место, где они с Салаватом повстречали днем военных, он велел им ехать туда, не мешкая, забрать оставленный на земле труп, отвезти на зыярат и предать его земле. Сделав распоряжения, хозяин обратился наконец к жене.
— Так ничего и не вышло, эсэхе[7]. Пустые хлопоты. Завод все равно будут строить, — махнул он рукой и, не желая больше разговаривать на эту тему, спросил: — Дома все в порядке?
— Аллага шюкюр[8], атахы, вроде бы все по-старому. Только… — замялась Мюния. — Только вот солдаты дважды наведывались. Каких-то беглых разыскивают. А после них тот старик пропал, что у нас скрывался.
— Не сказывал, куда собирается?
— Нет. Верно, побоялся беду на нас навлечь. — Мюния проворно разлила по тустакам[9] свежий кумыс и продолжала: — Еще на той неделе один урыс заезжал. При нем еще какой-то парнишка был… Узнал, что тебя дома нет, не стал останавливаться. Обещался на обратном пути заглянуть.
— А откуда он сам, не сказывал?
— Из Ырымбура.
— Имя не называл?
— Называл. Да вот только… Ну что ты будешь делать! Запамятовала я. На языке вертится, а вспомнить не могу… — Морща в досаде лицо, она потопталась на месте, потом отодвинула полог юрты и обратилась к возившейся возле казана младшей жене Юлая — матери Салавата: — Слышь, Азнабикэ? Случаем, не припомнишь, как того урыса звали, того самого, что из Ырымбура?
— Ты про Ырышкова спрашиваешь, который с сыном заезжал?
— Ну да, точно, Ырышкуф, — кивнула Мюния и хлопнула себя ладонью по лбу.
— А он не сказывал, по какому делу приезжал? — спросил Юлай.
— Нет.
Едва только Мюния вышла, Салават придвинулся к отцу.
— Ты знаешь того урыса, атай?
— Знаю.
— А он хороший или плохой?
Юлай не сразу ему ответил. Задумавшись над прямым вопросом сына, он теребил тронутую сединой бородку, бессознательно следя за осой, ползающей по краю деревянной миски.
— Уж и не знаю что тебе сказать, улым, — тяжело вздохнув, произнес наконец Юлай и неуверенно добавил: — Вроде бы явного вреда от Рычкова башкортам не было… Хотя с какой стороны посмотреть… Ведь он был в той самой экспедиции, которую Кирилов[10] снарядил. А Кирилов тот недоброе задумал — у нас, у башкортов, земли-воды наши исконные отобрать. Так вот, значит, Рычков с ним и приехал и так при нем безотлучно и находился[11]. А Кирилов, хоть и большим ученым слыл, еще тот был злодей. Он на башкортов карателей наслал, чтобы нашего брата как можно больше истребить, причем грамотных. В живых только самых темных да отсталых оставляли… Так что сам видишь, с какими людьми Рычков якшался.
— А куда ему было деваться, он ведь и сам урыс.
— Да я не о том, улым. Пускай с кем угодно водится. Это его дело. Только он, как ученый человек, должен был помешать карателям грамотных башкортов убивать и мечети сжигать вместе со всеми книгами и медресе[12]. Вот ведь что вытворял с башкортами Акбатша[13]. Из-за этого народ наш дичает, пропадает. А ведь когда-то нас было так много…
— Скажи, атай, а зачем Акбатша приказывал наши мечети сжигать и грамотных уничтожать?
— Всю вину за беспорядки в Башкортостане урысы-каратели вечно на грамотных валили. А башкорты уж много раз восстания подымали, то за Сеитом шли, то за Алдаром да Кусюмом, а потом за Карахакалом и Батыршой. И это только самые известные из всех. Акбатша все восстания подавил и перво-наперво с образованными башкортами расправился, вырезал их со всем родом, прямо с корнями выкорчевывал.
10
И. К. Кирилов — обер-секретарь Правительствующего Сената, подготовивший и возглавивший Известную (Оренбургскую) экспедицию, начало которой было объявлено Указом Сената от 7 июня 1834 года. Был инициатором установления колониальных порядков в Башкортостане.
11
П. И. Рычков прибыл в Башкортостан в 1734 г. в составе экспедиции Кирилова в качестве бухгалтера.
12
Согласно архивным материалам, в 1704–1710 годах очень многие башкиры умели читать и писать. В тот период на 600 человек башкирского населения приходилось по одной мечети. При мечетях башкиры обучались грамоте, пользуясь арабской графикой.