Свое первое письмо батыр адресовал «Старшине Мякатинской волости, депутату Уложенной комиссии, фельдмаршалу Бадаргулу Юнаеву эфэнде».
В самом начале он уведомил Юнаева о том, что, по распоряжению российского императора Петра Федоровича Третьего, все имеющиеся в Башкортостане войска переходят в его, бригадира Салавата сына Юлая, подчинение. Для обеспечения успешного продвижения Пугачева на запад Юнаев эфэнде должен был безотлагательно приступить к самым решительным действиям против правительственных войск, орудовавших на территории Исетской провинции. С теми, кто будет оказывать неповиновение, надлежало расправляться самым решительным образом, не щадя при этом даже башкортов, если те станут уклоняться от участия в борьбе за земли-воды и за свободу своего народа. Таковые подлежали аресту и казни.
Второе письмо предназначалось походному старшине «полковнику Каскыну Хамарову». От него «предводитель войск Башкортостана сын Юлая бригадир Салават» требовал поднять народ на борьбу с войсками Абей-батши, разослать по разным весям помощников и решительно противостоять врагу. Он призывал к самым крутым мерам, а если не достанет сил на штурм, переходить к осаде. Тех, кто будет распространять царские указы, задерживать и наказывать…
Эти и каждое из последующих посланий сын Юлая бригадир Салават подтверждал собственноручной подписью.
Связь с военачальниками ему удалось наладить довольно быстро. Как оказалось, в стремлении продолжать борьбу против карателей Салавата поддерживают многие из пугачевцев. Однако были и такие, кто, проявляя осторожность, занял выжидательную позицию.
Если Пугачев рассчитывал после Казани идти на Москву, то Салават Юлаев давно вынашивал план захвата Уфы, ставшей оплотом врага. Он придавал этой задаче очень большое значение.
— Пока мы не разобьем уфимский гарнизон и не возьмем Уфу, полного освобождения Башкортостана не добьемся, — говорил он, готовясь к походу на центр Уфимской провинции.
Салават предполагал окружить город со всех сторон. С юга, по его замыслу, к Уфе должно было подойти крупное подразделение под командованием полковника Каскына Хамарова, с юго-запада — отряд пугачевского бригадира Канзафара Усаева и полковника Селяусена Кинзина. С северо-западного направления ожидалось прибытие Токтамыша Ишбулатова. С севера собирался ударить сам Салават.
До их появления в окрестностях города действовали старшина Тамъянской волости, повстанческий полковник Канбулат Юлдашев и походный старшина Бурзянской волости, пугачевский бригадир Каранай Муратов.
Прослывший одним из опаснейших бунтовщиков Муратов умудрился в течение небольшого отрезка времени побывать под Казанью и обернуться назад, собираясь принять участие в штурме Уфы.
Командование правительственными войсками, озабоченное оживлением повстанческого движения под началом неукротимого Салавата Юлаева, готовилось к подавлению генерального бунта, занимаясь стягиванием в Башкортостан воинских частей и рассредоточиванием их по разным направлениям. В помощь уфимскому гарнизону был отряжен корпус подполковника Ивана Рылеева.
Но поход повстанцев на Уфу так и не состоялся. Действовавшему к юго-западу от города отряду перешедшего на сторону властей Кидряса Муллакаева удалось схватить и обезвредить бригадира Канзафара Усаева, за что главный старшина Ногайской дороги был удостоен не только медали, но и получил денежное вознаграждение.
Салават Юлаев, узнав о поражении одного из главных и надежнейших своих соратников, испытал настоящее потрясение.
— Сколько раз Канзафар-агай попадался в руки карателей и столько же раз бежал. В каких только переделках не побывал. Я уж думал, что ему все нипочем, везучий… Добро бы, кто чужой выдал, а то ведь опять через своих пострадал, — сокрушался он.
— Да, что-то осмелели соглядатаи, головы подняли, — отозвался не менее его удрученный Каранай Муратов. — Свой иной раз хуже врага. Враг он и есть враг. А своему до последнего веришь. Кидряс ведь с нами заодно был, у Бугасая-батши до палкауника дослужился. Простили ему прежние грехи. Так он опять за старое взялся. Весной Торнова выдал, а теперь вот Канзафара.
— Вот кэбэхэт[85], за деньги товарища продал. Небось, шибко на этом разбогатеет… — горько усмехнулся Салават.
Муратов задумчиво покачал головой, а потом спросил:
— Как же нам теперь с Уфой быть, кустым?