— А ты сам как считаешь, Каранай-агай?
— Уфа — важный город. Не зря каратели вокруг так и кишат, так и рыщут. Не подступишься и просто так голыми руками не возьмешь. Да и Канзафара с нами нет… Рискованно…
— Вот и я так думаю, — нехотя признался Салават.
Спустя некоторое время после этого разговора, оставив под Уфой тысячный отряд, они разъехались. Старый бунтовщик Каранай Муратов отбыл к Уральским горам, а Салават Юлаев отправился в сторону Бирска, где действовали командиры Байкей Тойкиев, Магадей Медияров, Аит Саитов и Ярмухаммет Кадырметов. В том же самом районе орудовали крупные конные команды Кулыя Балтаса и Шарыпа Киикова, помогавшие по распоряжению Михельсона карательному отряду поручика Яворского.
— Старшина Кулый Балтас перед урысами выслуживается, карателям помогает, а своим житья не дает, — жаловались люди Салавату.
— Продажной шкуре место в могиле! — проговорил тот сквозь зубы и, поскольку сам Кулый был недоступен, велел спалить его дом и надворные постройки, а живность раздать народу.
Точно так же повстанцы поступили с домом его приспешника — главного старшины Иректинской волости Шарыпом Кииковым. Еще прошлой осенью повстанцы схватили его сына Юсупа за то, что он и его люди, выполняя задание Рейнсдорпа, настраивали башкирское население против Пугачева. Юсуп Шарипов был повешен.
Не щадили и других старшин, оказывавших поддержку властям.
Не теряя надежды взять однажды Уфу, Салават сосредоточил пока свое внимание на северо-западе, севере и северо-востоке Башкортостана. Это давало ему возможность наведываться время от времени домой и встречаться с отцом. Не задерживаясь, Салават снова мчался на выручку соратникам, продолжавшим с прежним упорством бороться с карателями.
После сражения в конце августа объединенного двухтысячного отряда с командой Ивана Штерича был захвачен в плен один из трех его командиров — Аит Саитов. А через несколько дней премьер-майору Штеричу пришлось иметь дело уже с самим Салаватом Юлаевым. Эта встреча произвела на офицера неизгладимое впечатление. После боя он взахлеб рассказывал всем, как поразил его молодой башкирец своей удалью и недюжинным полководческим талантом.
В следующий раз Салават снова поручил Штерича Кадырметову и Тойкиеву, а сам тем временем отбыл в Шайтан-Кудейскую волость, чтобы проверить, как обстоят дела у его отца.
II
Емельян Пугачев, вынужденный бежать после поражения под Казанью, добрался шестнадцатого июля до Кокшайска и в тот же день переправился через Волгу, на ее южный берег. Уже через двое суток он сумел взять Цивильск, еще через пару дней — Курмыш. Оттуда повстанцы могли бы двинуться на Москву. Но при этом они не избежали бы столкновения с правительственными командами, охранявшими Нижний Новгород.
Взяв направление на юг, Пугачев захватил в течение недели при поддержке местного населения Алатырь и Саранск. На пятый день после Саранска пала Пенза.
— Фортуна сызнова повернулась ко мне лицом, — ликовал он.
Самозванец еще не отказался от мысли похода на Москву и пребывал некоторое время в раздумье, взвешивая возможности своего войска, представлявшего собой толпу крестьян. Он не раз пожалел о том, что мало с ним неоднократно доказывавших ему свою преданность башкир, нет их бесстрашной конницы. Оставалось одно — податься в противоположную от Москвы сторону, к Дону.
Пугачев постоянно возвращался мыслями в те края, в Зимовейскую станицу, откуда был родом. Сейчас у него появилась возможность, не подходя к Саратову, дойти до Дона, переправиться через него и, сделав вблизи родной станицы крюк, прихватить донских казаков и отправиться с ними через Воронеж на север. А уж там… Кто знает — если повезет, он смог бы, пожалуй, осуществить свой замысел дойти до самой Москвы…
Однако к донским казакам Пугачев так и не попал.
По мере продвижения на юг самозванец восстанавливал утраченные после сражений под Казанью силы за счет активно вливавшихся в его войско крестьян Поволжья. Шестого августа повстанцы взяли Саратов, и дальше их путь пролегал вдоль Волги. После переправы через Волгу возле Кокшайска им удалось в течение месяца захватить восемь городов. На очереди был Царицын.
К тому времени воинство Пугачева достигло уже десяти с лишним тысяч человек. Победное шествие самозванца взволновало, вдохновило и привело в движение широкие массы. В близлежащих областях, пользуясь всеобщей сумятицей, орудовали стихийно формировавшиеся отряды, громившие господские имения и жестоко расправлявшиеся с помещиками, приказчиками и чиновниками. Им удалось даже взять несколько населенных пунктов, и одна из таких шаек попыталась овладеть Симбирском.