В защите города участвовал старший сын Петра Ивановича Рычкова Андрей. Раненный, он попал в руки мятежников. Держа пленного полковника за конец болтавшейся у него на шее веревки, они потащили его к своему главарю Фирсу.
— Кто таков? — осведомился тот.
— Кажись, комендант, — ответили ему.
— Вот те на! — обомлел Фирс и даже присвистнул. — Важная птица в силки угодила однако ж.
Морщась от боли и пошатываясь, Рычков медленно оглядел разбойника с головы до ног и надменно спросил:
— Ты и есть тот самозванец?
— Не самозванец, а государь, — с важным видом поправил его Фирс, довольный тем, что его приняли за главного. — И разговор у нас с тобой будет короткий: сдашь город — помилую.
Андрей глянул на него исподлобья и тут же отвел глаза в сторону.
— Так ты, стало, отказываешься…
— Стало быть, так. Я присягал на верность ея величеству законной государыне-императрице, а самозванцев всяких признавать не желаю!
Окружившая их толпа возбужденно загудела.
— Эко! Ты, барин, как я вижу, того, с норовом, — сдвинул мохнатые брови Фирс. — Что ж, как знаешь. Небось присяга твоя не охранная грамота, — презрительно сказал он и, обернувшись к помощникам, бросил: — Нечего волынку тянуть. Кончать его!
Только теперь Андрей Рычков опомнился. Он побледнел и, задрожав всем телом, сдавленно выкрикнул:
— Помилуйте, Бога ради!.. Я не хочу умирать!..
— А город сдашь?
Рычков промолчал.
Фирс выждал с минуту, после чего небрежно взмахнул рукой. Бросившиеся исполнять его распоряжение мужики подыскали в лесу пару стоящих недалеко друг от друга березок. Пригнув стволы, они крепко-накрепко привязали к ним ноги Андрея и отпустили. Молодые деревца враз выпрямились…
В тот же день под Черным Яром, недалеко от Царицына, Емельян Пугачев потерпел сокрушительное поражение от своего главного гонителя Михельсона, удостоенного императрицей после победы под Казанью чина полковника.
Не замеченный повстанцами, тот подобрался к их лагерю ночью и еще до восхода солнца навязал им бой. Занимавшийся всю ночь переносом лагеря за рытвину, застигнутый им врасплох Пугачев попытался отразить атаку, бросив против хорошо подготовленного противника свою многочисленную «пехоту».
— Вперед, соколы мои! Вон сколь нас, не убоимся вражины!
Но почти одновременно с этим раздалась команда Михельсона:
— Огонь!
И в тот же момент громыхнули сразу несколько пушек. Неорганизованная толпа, вдвое превышавшая численностью корпус Михельсона, в ужасе отпрянула. Возникла паника, и все смешалось.
— Стоять! Назад! — взревел Пугачев. — Трусов самолично отстреливать буду!..
Но его никто не слушал. Изрыгающие смертоносные ядра пушки были страшнее угроз. Людская лавина, готовая снести и смять все, что попадалось на ее пути, неслась совсем в другую сторону.
— Вам нечего бояться, братцы, покуда государь с вами! Пушек у нас не меньше. Бейте, громите, режьте злодеев!.. — метался в отчаянии Пугачев.
Яростно пришпоривая коня, он бросился наперегонки с уносящимся потоком с намерением опередить бегущих, перехватить и повернуть их назад. Точно так же поступил и Кинья Арысланов.
Однако их усилия пропали даром. Теснимую неприятелем толпу, оставлявшую за собой на окровавленной, и вздыбленной земле бесчисленных раненых и убитых, уже ничто не могло удержать. Пугачеву не осталось ничего другого, кроме как присоединиться к общей массе. Он так спешил оторваться от преследования, что вскоре оставил всех позади.
Пугачев отмахал без продыху уже почти семьдесят верст, как вдруг заметил впереди возле берега несколько лодок. Решение пришло мгновенно — переправиться на ту сторону, иначе враг рано или поздно его нагонит.
Осадив взмыленного коня, Пугачев спрыгнул вниз и подскочил к причалу. Тут подоспели и другие казаки. Без лишних разговоров они попрыгали в лодки и тут же отчалили, отбиваясь от вновь прибывших, пытавшихся уцепиться за борта. Те бросились за ними вплавь. Большинство из изнуренных бегством людей не доплыли и до середины реки.
Лишь оказавшись на левом берегу Волги, скрытые от взора потерявшего их след неприятеля казаки остановились. Опустившись в изнеможении наземь, Пугачев немного отдышался, потом осмотрелся вокруг себя и еле слышно промолвил.
— Да, народу не густо однако ж…
— Кто переплыл, вроде бы все тута. Сотня одна, другая… Никак не боле, — откликнулся произведенный два дня тому назад в генерал-поручики Иван Творогов и, избегая смотреть на Пугачева, угрюмо добавил. — Велики наши потери, Ваше величество. Много народу полегло, не счесть. Лошади, пушки, обоз — все врагу досталось. Да и пленных, по всему, немало будет. Остальные разбежались кто куда…