Спускали "Смелого" ночью. Подвели под корпус два стропа - две обшитых брезентом петли из стального троса - и краном подняли с платформы в ослепительную -высоту.
Васька дрожал от волнения. Стропы могли лопнуть или соскользнуть.
- Краску, черти, портят, - бормотал он, чтобы успокоиться; но истребитель, блеснув лаковым бортом, развернулся и сел вниз в черную воду. Сразу же к стенке подкатили четыре бочки горючего: спирт с бензолом и керосином.
- Плохо, комиссар, без бензина, - сказал голос Дудакова.
- Баку теперь наш. Бензин будет, - ответил комиссар, и Васька узнал: это был Дымов. Узнал и похолодел - вышибет. Вышибет, как раз когда начиналась настоящая служба.
Васька хотел спрятаться в тень, но не успел. Дымов вышел прямо на него:
- Ты здесь что?
- Сигнальщик на "Смелом", - твердо ответил Васька. Он стоял прямо и в упор смотрел на Дымова. Глаза опускать не годилось.
- Так, - сказал Дымов и задумался. Васька терпел долго. Потом на шаг отступил и с отчаяния сплюнул, как всегда, когда бывал доведен до крайности.
Дымов обернулся к Дудакову:
- Говоришь, пойдет на этой-то смеси? - и толкнул бочку ногой.
Васька вздохнул полной грудью: Дымов оставил. Пронесло. . Подошел к краю стенки и спрыгнул вниз на палубу "Смелого". Она чуть ходила под ногами, и это ощущение было великолепно. Она стала живой.
Принимали горючее и прибирались до шести утра. За это время были спущены "Зоркий", "Жуткий", "Прочный" и "Счастливый" - все истребители дивизиона, все, как один, серые и плоские. В шесть часов Дудаков и Дымов пришли на "Смелый". Дудаков прямо прошел в рубку.
Отзвенел машинный телеграф, и сразу взревели два мотора. "Смелый" затрясся и как-то затих, только слегка вздрагивал и толкал. Оглянувшись, Васька остолбенел: стенка быстро оседала назад.
- Лево, - скомандовал Дудаков. - Одерживай... Так держать. - И истребитель проскочил в ворота.
- Вот черт, - опомнился Васька.
Загудел третий мотор, затряс палубу и тоже затих, включившись на передний ход. За кормой поднялась стена пены, а нос одним рывком выскочил из воды. Теперь казалось, что весь корпус пробует выскользнуть из-под ног. Чувствовалось, как он тянет вперед.
- Около двадцати, - сказал Дудаков. Расправил бороду и добавил: - Поднимем еще сколько-нибудь.
- Хорош, - ответил вцепившийся в рубку Дымов.
Они стояли нагнувшись вперед, грудью в ветер, а мимо них по обоим бортам летела вогнутая блестящая вода. Справа промелькнул красный треугольный бакен. Промелькнул и зарылся в налетевшей на него пене.
- Курс чистый вест, - приказал Дудаков, и "Смелый" круто свернул.
На повороте Васька чуть не вылетел за борт, а на новом курсе вдруг начало бить. Короткий удар, с носа ливень брызг, прыжок и снова удар. "Смелый" пошел против волны.
- Хорош! - громче, чем в первый раз, сказал Дымов. Даже он опьянел от ветра и быстроты.
- Неплох, - ответил Дудаков. - Ситников, не катайся на курсе!
Из машинного люка вдруг высунулась голова Суноплева, взъерошенная и лоснящаяся. Он подмигнул и захохотал:
- Даешь! - И сразу исчез.
Корпус дрожал все сильнее, вода и пена по бортам смешивались в сплошную ленту, ветер гудел полной мощью трех моторов по полтораста сил.
- Все двадцать пять, - сказал Дудаков, но в голосе его было удивление и почти тревога.
Внезапно зазвонил машинный телеграф. Какого черта он звонит, когда с рубки его никто не трогал? Указатели два раза прокатились по всему циферблату и стали на "самый полный". Потом из переговорной трубы кто-то закричал петухом.
Дымов посерел, а Дудаков склонил голову, точно прислушиваясь. Даже Васька начал понимать, что творится неладное. Обеими руками стиснул поручень и от неожиданного испуга закрыл глаза.
Дудаков шагнул к телеграфу. Схватился за ручки и поставил их на "стоп", но телеграф ответил: "Самый полный вперед". Снова Дудаков приказал стопорить, и снова взбесившийся телеграф отказался. "Смелый" уже не дрожал, а прыгал. Он ревел, рвался вперед, подбрасывал и бил.
Комиссар Дымов, шатаясь, добрался до машинного люка. Распахнул его, повернулся и, пятясь, сполз вниз.
Почти сразу же моторы стали. "Смелый" грудью ударил в волну, в последний раз вздрогнул и остановился.
Море лежало ровное, почти без зыби, и это было неожиданностью. Еще большей неожиданностью была тишина. Она давила на уши и угнетала.
- Дела! - вздохнул Ситников. Бросил штурвал и распрямил затекшие пальцы. Невиданные дела!
Из машинного люка показалась голова Дымова. Он вылез так же не спеша, как влезал. За ним выскочил мокрый и красный Суноплев.
- Товарищ начальник, - заговорил Дымов. - По возвращении в порт передадим машинную команду в ревтрибунал. Перепились!
- Да что ты! - вскрикнул Суноплев. Он с трудом держался на ногах, но от страха трезвел. - Разве ж это можно? Я же коммунист!
- Все равно. - Дымов поднял руку и щелкнул пальцами. - Вот что дадут. Товарищ начальник, домой не пора ли?
- Стой ты! - закричал Суноплев, бледнея. - Я ж тебе говорю: никто не пил! Это от моторов. Мы ведь пробные краники открывали...
- Хватит, - отрезал Дымов. - После поговоришь. Ступай в моторы.
Но Суноплев остановиться не мог:
- Да ты пойми - это ж пробные краники. Из них ведь газом бьет. И от мотора, от всего... ты пойми... - и, захлебнувшись, замолк.
- Петуховина! - вдруг сказал Дудаков и, лодумав, добавил: - Комиссар, проверить надо. Ситников, ходи отсюда до входного бакена и назад.
С начальником и комиссаром дивизиона в машинном помещении "Смелый* на среднем ходу описал две широких петли. Когда во второй раз подходили к бакену, Дудаков вылез из машинного люка. Вылез и помог подняться Дымову.
- Отрава чертова, - покачнувшись, сказал Дымов. Дудаков замотал головой и протер глаза. Потом хриплым голосом приказал:
- Веди к фарватеру в гавань... Слышишь, Ситников?
- Есть! - ответил Ситников и переложил руля.
- Вот так ящерица, - пробормотал Дудаков. - Слушай, комиссар, опасно это. На трех моторах вовсе нельзя ходить: еще отравятся газом.
- Что делать-то? - спросил Дымов. Он держался прямо и говорил медленно, видимо, с трудом.
Дудаков напряженно подумал, но махнул рукой: