- Может, вентиляцию, может, еще что. Сейчас не могу. Дома изобретем.
Изобретать, однако, не пришлось. Вернувшись в порт, на стенке над истребителем увидели шесть железнодорожных цистерн бензина.
- Кончена петуховина, - сказал Дудаков, под этим диковинным словом разумея занятные, но, с точки зрения службы, нежелательные приключения. Он не ошибся: для флотилии наступил деловой период.
Батареями на Белосарайской косе и минными полями была создана укрепленная база. Учетом всех ошибок, перестройкой и перевооружением канлодок основные корабли флотилии приведены в боевую готовность.
Суда были разные: ледоколы, истребители, грязнухи, баржи и невесть что. Командиры тоже: Мазгана, Безен-цов, Вершин, Дудаков, хорошие и плохие, свои и почти ненадежные. Только команды были однородны - моряки четырех морей, но одной революционной крови. Ими и было спаяно дело.
- Скоро начнем, - сказал Ситников. - Будет тебе, салага, занятие. Сигнальщиков нехватка.
Слова его подтвердились в тот же день. Перед Бердянском в море наблюдался дым, и канлодку "III Интернационал" выслали в дозор к Белосарайке. Васька, прикомандированный на поход, увидел редкостное происшествие, а заодно совсем новый тип командира - товарища Лайцена, артиллериста второго дивизиона, коммуниста и курсанта Военно-морского училища.
Вышли ночью и должны были стать в проходе между заграждением и косой. Командир "III Интернационала", седой и небритый Прокофьев, нервничал. Он слишком живо представлял себе стоящие на якорях шаровые мины, а потому жался к берегу.
Лаицен на случай ночного боя приказал поставить прицелы на десять кабельтовых. Приказал, обошел орудия, чтобы проверить выполнение, а потом снова вернулся на мостик.
Была штилевая ночь с густой облачностью и плохой видимостью, Васькин сектор горизонта по левому борту от носа до траверза был сплошь черен. В бинокле расплывалась густая вода, и по ней плавали золотые искры. Васька закрыл глаза, но искры не исчезали. Они были обманом переутомленного зрения.
- Посматривай! - тихо сказал командир. - Посматривай! - И Васька снова поднял бинокль. В любой момент из черноты могло выйти еще более черное пятно неприятель, и от этого все чувства напряглись до предела.
- Двадцать два сорок, - передал в переговорную трубу старшина-сигнальщик. Очевидно, из машины спрашивали, который час.,. Без двадцати одиннадцать... До конца вахты оставалось еще двадцать минут. Васька вздохнул и опустил бинокль. У него немели пальцы.
Внизу на палубе было темно и пусто. Прислуга спала у заряженных орудий. Только с полубака жаловался тоненький голос лотового:
- Проносит!.. Проносит!., Командир кашлянул.
- Что? - спросил Лайцен, еле видная фигура на другом крыле мостика.
- Думаю, взять правее, - с трудом ответил командир.- Если проносит значит, большие глубины, а на больших глубинах... - и кончил шепотом: - Мины!
В Васькином бинокле вдруг появилось черное пятно. Он чуть не вскрикнул, но сдержался. Пятно медленно расплылось.,, Показалось.
- Проносит! - издали проблеял лотовый.
Мины! Смертельные шары в тихой непроницаемой воде. Одно прикосновение - и нет ни корабля, ни людей; вихрь огня и клочьев..,
- Десять вправо! - не выдержал командир.
- Напрасно, - отозвался Лайцен. Он не хотел вмешиваться в распоряжения командира, но должен был сказать: - Здесь далеко мины... Полторы мили от берега. . А мы по прокладке под самой косой.
- Проносит!
- Видите! - заволновался командир. - Здесь по карте пятнадцать футов, а у него проносит. Может, прямо на них идем. Еще десять вправо!
Васька старался не слушать, но слышал и холодел. Мины! Он вспомнил их такими, какими видел на заградителе, - тяжелыми, с рогами и опасными. С ними обращались бережно и возле них не курили. Но здесь они были еще страшнее.
- Проносит!
Может, и вправду пронесет? Васька заставил себя смотреть. Смотреть до боли в глазах, смотреть что есть силы в тусклое, сжатое немеющими пальцами поле бинокля.
- Какая-то чепуха! - совсем близко пробормотал Лайцен. Его смуглое слабо освещенное лицо висело в темноте над компасом, и глаза от компасной лампочки по-волчьему отсвечивали красным. - Курс двести тридцать. На берег прем, товарищ.
- Компас, - дрожащим голосом отозвался командир. - Я не знаю... он, может быть, врет.
- Проносит, - снова пожаловался лотовый, и сразу весь корпус канлодки задрожал. Короткие толчки сменились шипением и мягкой качкой, потом тишиной. Даже машина стала.
- Мы сидим, - сказал Лайцен.
- Невозможно, - не поверил командир, - если лот проносит... Наша осадка семь футов.,. Что же делать? - И сбежал с мостика.
Он был совершенно растерян, он должен был сам увидеть, что делается на баке.
- Хорош! - сказал все время молчавший комиссар Баклан.
- Непривычный человек, - пожал плечами Лайцен. - Военного дела не понимает.
На баке вспыхнул электрический фонарь. Быстрым пятном он скользнул по воде и остановился. На серой волне колыхался плававший лот.
- Этого не может быть! - удивился Лайцен. - Он не должен плавать. Он свинцовый.
- Сволочь! - вдруг вскрикнул командир, и вся палуба как по команде зашевелилась. Темные люди стали появляться из-под брезентов и орудийных чехлов.
- Поганая сволочь! - продолжал командир. - Это же не лот, а деревянная колотушка! Бросательный конец, а не лот!
- Непонятно, - пробормотал Лайцен. - На лине слабина, а ему кажется, что проносит. Почему?
Внизу кто-то спросонья выругался. Другой захохотал, но сразу замолк.
- Прожектор!
Слева из моря вытянулся тусклый луч. Прошел над головами, замигал и исчез. Потом снова возник где-то наверху, вздрогнул и упал в воду.
Своих судов в море не было, свои суда прожекторов не имели - значит, неприятель. Значит, гибель, потому что корабль сидит на мели.
- Боевая тревога! - закричал командир. - Все наверх! Все по местам!
- Ишь напорол! - ужаснулся комиссар.
- Такой команды нет, - согласился Лайцен. - Теперь будет непорядок.
Внизу топотали ноги и щелкали неизвестно зачем появившиеся винтовки. Носовое орудие установилось на прожектор, а среднее - почти на мостик.
Это уже не был непорядок, это была паника. Лайцен перегнулся через поручень: