— Я хотел сказать, что нельзя вот так срывать лишь вершки, нужно вырывать будру с корнем, он нам еще пригодится… для Арин, — спешно убрав свою вспотевшую ладонь с тонкого, немного костлявого запястья Нисы, сказал Бран. — Вот так, смотри, — затаив дыхание, он стал показывать и рассказывать о том, как именно нужно собирать это цветистое растение.
Но Ниса уже совсем этим не интересовалась, она продолжала впиваться взглядом в заинтересованного чудным занятием мальчика. «Он словно не от мира сего, совсем загадочный. Будто и не человек вовсе, а какой-нибудь эльф или зелиген из древних мифов», — подумала девочка, приобщаясь к монотонной работе и собирая сорванные корешки в карманы своего грязного платья.
— Вот и все. Этого должно хватить, — сказал Бран, снова обратив свое задумчивое лицо к Нисе.
— Замечательно, — нервно выпалила Ниса, ярко улыбнувшись.
Она до сих пор желала выудить из юноши хоть одно весомое словечко или получить какую-либо эмоциональную реакцию на свой трогательный, душевный рассказ. К ее разочарованию, ничего не последовало. От этого груз, иллюзорно переданный ею Брану, просто-напросто всей своей тяжестью возвратился обратно на ее слабые плечи, залег глубоко в ее душевных ранах.
— Это действительно чудесно. И что ты там еще говорил? Гусиная лапка? Ну так чего же мы ждем? — продолжала тараторить Ниса.
Резко выпрямившись, девочка быстро зашагала в лесную мглу, всеми силами стараясь скрыть вновь возникшее между ею и Браном звенящее напряжение.
Спустя пару часов практически безрезультатного блуждания по кустистому бору Бран остановился и, опершись руками о дрожащие от усталости колени, сказал:
— Ниса, кажется, я чувствую мускусный дух.
Ниса повернула голову и, немного скривив лицо в непонимающей гримасе, ответила:
— Мускусный дух? Ты о чем?
После того как непрекращающийся дождь, утомленный проделанной работой, все же перестал стучать о глинистую лесную почву, Бран смог глубоко вдохнуть в легкие воздух, наполнив их самыми различными причудливыми и дикими ароматами: мокрой от сырости травой, которая пахла свежими огурцами и едкой углеродной горечью; вечнозелеными листьями копытня, походившими на жирных скользких лягушек, что благоухали черным пряным перцем и холодной древесной камфорой. Бран невольно отметил про себя, что доктор Рэй неоднократно говаривал о том, что это растение в народе именуют не иначе как лесным перцем, и нисколько не ошибся. Ароматы природного окружения, смешиваясь воедино, играли свою причудливую симфонию и создавали в обонянии Брана нечто вроде травнической библиотеки, из которой он мог с легкостью выделить то, что ему было необходимо. Нотки прелых осенних листьев окутывал легкий дурман березовой коры, а еловые иголки и крупные шишки, мелко хрустящие под ногами, подобно первому свежему снегу, выделяли из себя неимоверно сладкий, смолистый дух эфирных масел. Но сердцем этого аромата, его душой оставался терпкий землистый петрикор, лихо витающий по всему лесу и слегка щекочущий ноздри юноши. Где-то далеко за стеной плотных ароматов скрывалось нечто неимоверно экзотическое, практически неуловимое. Оно витало над остальными запахами, как белое лебединое перышко над глубоким безмятежным озером.
— Кажется, нашел. Надеюсь, это все же она… ангелика, — выпалил Бран, поспешно свернув с залитой перегнившей листвой тропы.
— Ангелика? О чем ты вообще толкуешь, Бран? — прикрикнула Ниса, стараясь догнать быстро несущегося к цели мальчика.
— Ангелика — это и есть дягиль, — ответил Бран, отодвигая пушистые, низкорастущие кроны и пробираясь все дальше в глушь.
— Дягиль? Этого вроде не было в нашем списке, — начала настаивать Ниса, в уме перебирая озвученные Браном названия трав и не до конца понимая, что он такое замыслил.
— Дягиль — это и есть дудник и ангелика. У растения всего три названия. Одно из них объясняется занимательной, на мой взгляд, легендой. Как-то весной во времена свирепствования чумы монахи нашли это растение у самого подножия монастыря и приняли его за дар архангела, в день поминовения которого и появилась эта лечебная трава. Этот дар они истолковали как средство для борьбы с болезнью и стали жевать его, поэтому послушники дали ему такое чудное название «ангелика». Позже стало понятно, что трава неспособна вылечить от чумы и прочих тяжелых расстройств, тем не менее это ничуть не умаляло ее целительного действия и антисептических свойств.