— Я опущусь, чтобы ты мог смотреть мне в глаза. Так ведь принято у людей?
Существо опустилось на холодную почву и скрутило мощную широкую спину так, чтобы Бран мог чувствовать себя с ним в равных условиях.
— Так-то лучше. По своему происхождению я — сатир, хранитель Салфура — запретного для людей леса, добрый дух, что взыскивает покаяние с повинных и одаривает своей заботой ущемленных, — сказал Одвал, выпустив из широких ноздрей видимую сизую дымку, что было странным, ведь в лесу было не настолько холодно. Но Брана и это не испугало, он искал ответы, а сатир был готов дать их ему.
— Зачем вы следите за нами? — сказал мальчик, приблизившись, подобно Гераклу, совершающему очередной фантастический подвиг, к огромной животной морде.
— За вами? О нет, дитя, я слежу лишь за тобой, — ответил Одвал, указав своим толстым пальцем на Брана. — Твои друзья не ищут ответов. Они просто хотят сбежать. Им не нужна печальная истина бытия, они не готовы ее принять.
— Почему вы решили, что я готов? — отважно парировал Бран, задыхаясь от участившегося сердцебиения.
— Я это чувствую, осязаю. Твоя душа, все твои помыслы направлены на изучение, исследование, анализ выпавшего тебе и твоим соратникам испытания. Разве твой пытливый ум не просит дать ему свежей пищи, как просит заблудший путник куска хлеба и стакана чистой воды? Разве не ты осматривал на поляне бездыханное тело дикого кабана? Разве не ты пытался изучить его внутренности, дотрагиваясь до еще не остывшего сердца?
Бран задумался. Одвал будто бы читал его мысли, рылся в них, подобно тому, как голодная мышь рыщет в зерновом хранилище. Это пугало и настораживало, но отступить, сбежать, разбудить друзей и показать им сатира ему вовсе не хотелось.
— Но зачем тебе помогать кому-то вроде меня? Разве я не чужд лесу?
Сатир почесал редкую бородку, как бы обдумывая слова мальчика, затем заинтересованно произнес:
— Хочешь знать, что произошло в доме ведьмы на отшибе леса?
Бран потупил взгляд. Одвал не хотел отвечать на его вопросы, скорее, желал сам поглубже окунуться в размышления и помыслы юноши, вывернув их наизнанку. Но то, что произошло в ту ночь, все же занимало его мысли и, если был шанс узнать ответы, то почему бы не пойти на поводу у загадочного сатира? Одна часть Брана, более рассудительная и сдержанная, умоляла его покинуть бор, вернуться на лужайку и заплакать от дикого страха, а другая, любопытная и отчаянная, настоятельно шептала, науськивала, побуждала до капли высосать правду из этого существа, показать Одвалу, что тот не имеет ни малейшего права управлять мальчиком, дергать, подобно коварному, двуличному кукловоду, за тонкие нити его души.
— Хочу! — неожиданно резко выпалил Бран, сам не понимая, откуда вновь взялась эта загадочная сила, это желание исследовать все и вся, не боясь при этом за собственную жизнь. Будто это был не он, а другой, более жадный, неустрашимый Бран, который отнюдь не был человеком, скорее, разумным животным, подобно сатиру.
— Что ж, я поведаю тебе об этом, — выдохнул Одвал и посмотрел в бездонно-серые глаза Брана, начав рассказ о том, о чем юноша вовсе не догадывался. — Ава, та самая девушка с зелеными, как свежая трава, волосами и дивным обличием, которая к рассвету собирает травы, спасает выпавших из высоких гнезд маленьких ласточек и стрижей, кормит орехами белок у своего дома, к ночи перестает быть собой, — задумчиво говорил Одвал, стараясь не отпугнуть мелко дрожащего от неподдельного интереса Брана. — Ава правит лесным днем, Мара правит лесной ночью. Секрет в том, что на твою рыжеволосую подругу напала не Ава, а ее коварная сестра, которая сокрыта глубоко в девичьем теле до наступления призрачных сумерек. Она такой же дух леса, как и я, только вот из-за своей необузданной страсти убивать все живое Мара не может стать истинными хранителем, она способна лишь на душегубство, но не на прощение. Так что, можно сказать, Ава не повинна в этом преступлении. Тело, которое она делит со своей сестрой, искажено, обезображено, благодаря твоему желанию защитить друзей. Теперь добродушная колдунья стала выглядеть равно устрашающе, как и ее иное ночное обличье, к тому же безвозвратно ослепнув.
У Брана прошел колючий холодок по спине. От осознания собственного злодеяния он не мог вымолвить ни слова. Разве мог мальчик догадываться о том, что тот свирепый монстр был Авой, не желающей детям никакого зла? Да и какая теперь разница, когда волшебница, живущая травничеством и сотворением эссенций, вынуждена коротать свои дни в лишенном красок мире?