— Я не знал. Если бы я знал, я бы… — начал оправдываться Бран.
Одвал лишь провел указательным пальцем по собственным широким губам, как бы давая понять, что слова Брана не соответствуют логике его поступков.
— Если бы ты знал, сделал бы то же самое. Вопрос лишь в осознанности собственных действий, — загадочно проговорил сатир, рукой приглашая Брана сесть близ него, на что тот сразу же ответил согласием и умостившись рядом, продолжил с интересом взирать на нового знакомого. — Ты желаешь знать, к чему привели твои деяния, дитя?
Бран молча кивнул, глубоко в душе страшась узнать ответ. Но животный интерес поглощал его, сливался с его кровью и плотью. Иной Бран забрал тело и душу, изо всех сил стараясь развеять страх, царящий в его человеческой кроткой части.
— Как только ты выжег Аве глаза, Мара завладела частью ее естества. С тем, когда зрение покинуло волшебницу, с тем, как ты лишил ее возможности видеть дневной свет, оставив лишь полную черную тьму ослепленных глазниц, Авы не стало. Осталась лишь ночь, в которой царит ее обезумевшая, кровожадная сестра.
Бран опустил голову. Он остро ощущал неверность принятого им решения. После того как юноша нашел в погребе Авы огромное количество чудесных эссенций и узнал, что девушка всерьез поддерживает его ярое увлечение, то вскользь задумался над тем, что однажды, когда буря событий канет в небытие, когда ребята вернутся в Ардстро и разум их очистится от малодушия, он сможет вернуться в дом Авы и с ее позволения поселиться с ней в той диковинно украшенной лачуге, чтобы изучать травничество, создавать эссенции и познавать научную сторону всех этих занимательных процессов, заставляющих его сознание трепетать, а тело бросаться в гущу событий, не страшась возможной опасности.
— Не грусти, дитя. Ты ведь спас своих товарищей. Должно быть, это было более ценным, нежели потухшая жизнь лесного монстра, — сказал Одвал, опуская громоздкую ладонь Брану на плечо. — Сохранение одной жизни ведет к уходу другой. Таков порядок вещей и с ним, поверь мне, невозможно спорить.
Бран уткнулся в собственные колени, пытаясь почувствовать еще хоть что-то, заплакать или закричать в залитую звездным сиянием ночь. Но дверца, за которой покоились его эмоции и чувства, была словно закрыта кем-то. На ней висел тяжелый железный замок, не позволяющий ему хоть каким-то образом пережить это обуревающее его горе.
— Что еще ты хочешь узнать, дитя? — будто вовсе не замечая тщетных попыток Брана сделать что-либо с собственным безразличием, спросил Одвал.
— В этом лесу есть какой-нибудь источник? Ужасно хочется пить, а мы бессильны найти его.
— Источник? — задумчиво переспросил сатир. — Ах да, припоминаю. Есть, но ближайший к вам находится по ту сторону, — крепкой, морщинистой ладонью он указал направление, куда детям стоило держать свой путь. — Там есть небольшое, практически незагрязненное болото. Если не хотите умереть от жажды, то вам лучше следовать на юг. Туда, где простирается поляна лесного камыша, слышно кваканье травяных лягушек, квакш, жерлянок и глухой писк древесной саламандры.
— А чего-то почище болота не найдется? — полушепотом переспросил Бран, все же страшась, что его надоедливые вопросы выведут лесного духа из себя.
— Есть. Туманное озеро. Но я не советовал бы вам отправляться туда сейчас. Пока еще не время… — таинственно сказал Одвал, будто бы замыслив что-то нехорошее.
— Пока еще не время? Что вы имеете в виду? — заинтересованно переспросил Бран.
Пытливый ум юноши распознавал в этих загадках некую откровенную издевку, словно он был управляем кем-то другим, более могущественным и всевластным.
— Всему свое время, дитя мое, а покамест тебе следует послушать кое-что, — с этими словами Одвал достал свою длинную, поблескивающую в свете звездного неба флейту и, не дождавшись ответа юноши, начал исполнять дивную мелодию.
Бран услышал мелодию глинистой плодородной лесной почвы, которой так хотели завладеть жители деревни, молодой травы, плодоносных кустарников, еловых ветвей и причудливых яйцевидных шишек. Мелодию леса, животных, что рождаются, проживают свою жизнь и умирают здесь, становясь черноземом. Мелодию Ардстро и людей, коротающих в деревне отведенные им дни. Мелодию самой жизни. Она разливалась по телу Брана, словно топленое масло по стенкам жестяной кастрюли. Дышала его легкими, отбивала ритм его измученного путешествием сердца. Звуки были необычайно воздушными, чистыми и прозрачными, словно вода в только что вырытом колодце, напоминали пение первых жаворонков. Мелодия порхала над лесом, словно дивная жар-птица.