Бен принудил себя ответить:
— Значит, Барлоу до него добрался.
Он взглянул на обломки креста, которые держал в руке. Вчера этот крест висел на шее Каллахэна. Единственный след священника, какой они отыскали. Крест лежал сразу за телами четы Питри — те действительно были мертвей мертвого. Их головы сокрушили одну о другую с силой, в буквальном смысле достаточной для того, чтобы размозжить череп. Бен припомнил, какую неестественную силу обнаружила миссис Глик, и ему стало нехорошо.
— Пошли, — сказал он Джимми. — Надо их прикрыть. Я обещал.
Они накрыли тела покрывалом, которое взяли с кушетки в гостиной. Бен старался не смотреть и не думать, что делает, но это оказалось невозможно. Когда тела скрылись под ярким узорчатым покрывалом, оттуда вывалилась рука (судя по ухоженным накрашенным ногтям, она принадлежала Джун Питри), и Бен носком ботинка подоткнул ее обратно, скривившись от усилий справиться с желудком. Очертания тел под покрывалом (невозможно было ни принять их за что-то другое, ни отрицать, что они есть) заставили молодого человека вспомнить фоторепортажи из Вьетнама: вымершее поле брани и солдаты со страшными ношами в черных резиновых мешках, нелепо похожих на сумки для гольфа.
Они спустились по ступенькам, каждый — с охапкой желтых осиновых поленьев.
Подвал был владением Генри Питри и великолепно отражал личность хозяина: над рабочей зоной висели в ряд три мощные лампы, затененные широкими металлическими абажурами, что позволяло им отбрасывать сильный яркий свет на верстак, машинную ножовку, пилу, токарный станок и электрошлифовалку. Бен увидел, что Генри строил большой скворечник, настоящий птичий дворец, наверное, чтобы следующей весной повесить на заднем дворе, а синька, по которой он работал, была аккуратно развернута, и каждый угол удерживало металлическое пресс-папье, сделанное на станке. Питри работал деловито, со знанием дела, но без вдохновения. Теперь работа так и не будет закончена. Пол был аккуратно подметен, но в воздухе висел приятный запах опилок, вызывающий ностальгию.
— Ни хрена из этого не выйдет, — сказал Джимми.
— Знаю.
— Дрова, — всхрапнул Джимми и упустил поленья, которые с треском и грохотом посыпались на пол и беспорядочно раскатились там, как бирюльки. Джимми тонко истерически засмеялся.
— Джимми…
Но смех, как зубчики на рояльных струнах, пресек попытку Бена высказаться.
— Мы собираемся выйти и покончить с этой напастью, пользуясь охапкой дров с заднего двора Генри Питри! Как насчет ножек от стульев или бейсбольных бит?
— Джимми, ну что еще мы можем сделать?
Джимми посмотрел на него и с видимым усилием взял себя в руки.
— Тоже еще кладоискатели, — сказал он. — Пройди сорок шагов по северному пастбищу Чарльза Гриффена и загляни под большой камень. Ха! Господи. Можно же уехать из города. Можно.
— Ты хочешь все бросить? Ты этого хочешь?
— Нет. Но одним сегодняшним днем не обойтись, Бен. Прежде, чем мы расправимся со всеми — если вообще сможем — пройдет несколько недель… Ты выдержишь? Сможешь тысячу раз сделать то, что сделал со Сьюзан? Вытаскивать их, визжащих и сопротивляющихся, из шкафов и вонючих дыр только для того, чтобы загнать кол в грудную клетку и размозжить сердце? Ты выдержишь до ноября и не чокнешься?
Задумавшись над этим, Бен уперся в голую стену: полная неясность.
— Не знаю, — сказал он.
— Ну, а как насчет пацана? Ты думаешь, он вынесет это? Да он десять раз рехнется, мать твою! А Мэтт отправится на тот свет, это я тебе гарантирую. А что мы станем делать, когда фараоны из полиции штата примутся повсюду совать нос, чтобы выяснить, кой черт побрал Салимов Удел? Что мы им скажем? «Прошу прощения, я сейчас — вот только вгоню кол в этого кровососа»? Как с этим, Бен?
— Почем я знаю, черт возьми? По-твоему, есть возможность остановиться и обдумать, что да как?
Оба разом осознали, что стоят нос к носу и орут друг на друга.
— Эй, — сказал Джимми, — эй!
Бен опустил глаза.
— Прости.
— Да нет, я виноват. На нас давят… Барлоу, несомненно, назвал бы это эндшпилем. — Джимми прочесал пятерней свою морковную шевелюру и бесцельно огляделся. Вдруг глаза у доктора загорелись, и он поднял что-то, лежавшее возле синьки Питри. Это был черный стеклограф. — Может быть, это лучший выход.
— Что?
— Оставайся тут, Бен. Начинай делать колья. Если мы решили покончить с этой нечистью, без научного подхода не обойтись. Ты — производственный сектор. Мы с Марком — изыскательский. Обойдем город, поищем их — и найдем, так же, как нашли Майка. Я могу обозначить их укрытия стеклографом. А завтра — колья.
— А если они увидят метки и переберутся еще куда-нибудь?
— Не думаю. По миссис Глик не скажешь, что она очень хорошо связывает одно с другим. По-моему, ими движет инстинкт, а не рассудок. Немного погодя они, может, и поумнеют, начнут прятаться лучше, но мне кажется, что поначалу это будет рыбная ловля в бочке.
— Почему я не иду?
— Потому что я знаю город, а город — меня, как знал моего отца. Сегодня те, кто еще жив, прячутся по домам. Если постучишься ты, тебе не откроют. Если приду я, мало кто не отворит двери. Я знаю часть мест, где можно прятаться. Я знаю, куда алкашня ходит перепихнуться на Болота и куда ведут проселочные дороги. А ты — нет. Умеешь работать на токарном станке?
— Да.
Конечно же, Джимми был прав. Но Бен почувствовал себя виноватым из-за облегчения, какое испытал от того, что не нужно выходить наружу, к ним.
— Ладно. Давай, начинай. Уже первый час.
Бен повернулся к токарному станку, потом помедлил.
— Если подождешь полчасика, дам тебе с собой полдюжины кольев.