Она задумалась над его ответом. Сейчас они поменялись ролями. Он стал нападающей стороной, а ей пришлось обороняться. Вдруг она произнесла, как бы высказывая свои мысли вслух:
— Я не представляла себе, что настоящая любовь должна быть так отвратительна. — И, посмотрев на него, она спросила:
— Неужели тебе так хочется наградить меня ребенком и потом платить двести крон, чтобы избавиться от него? Или ты хочешь, чтобы я стала такой же несчастной, как моя мать, женщиной, скитающейся из одной гавани в другую с незаконнорожденным ребенком на руках, в которую законные дети бросают комья грязи из-за углов и кричит: «Шлюха, шлюха!»
— Это всего лишь случайность. И Гуйя забеременела по простой случайности. Просто неосторожность. У меня есть средство, предохраняющее от этого. Во всяком случае, ни одна женщина не является шлюхой, замужем она или нет, если только она не использует свой пол для заработка. Бедные девушки, имеющие незаконнорожденных детей, как правило, честные. Не волнуйся на этот счет.
Она долго смотрела перед собой, сильно наморщив лоб. Похоже было, что свирепый ветер пронесся над морем и избороздил его поверхность. Она напряженно обдумывала его доводы, его богатый опыт. Наконец, глядя ему в глаза, она спросила:
— Арнальдур, тебе совсем не нравится Гуйя?
— Нет.
— А тебе не кажется жестоким причинять другому боль, только потому, что тот, другой, любит тебя?
— Она мне ни капельки не нравится, никогда не нравилась и не может понравиться.
— А ты не будешь испытывать такое же чувство ко мне, когда увлечешься другой? Когда ты полюбишь другую, ты не будешь говорить ей: нет, я никогда не любил Салку Валку! Говорят, мужчина, овладев девушкой, тотчас же утрачивает чувство к ней.
— Я знаю только, что ты мне нравишься, что я люблю тебя.
— Да, но ты уверен, что это именно так? Как ты думаешь, Арнальдур, ты можешь поручиться за свои чувства? Разобрался ли ты в них? И можешь ли вообще разобраться?
— Я могу отвечать только за настоящий момент, за то, что есть сейчас, как могу я знать больше? В жизни все меняется, постоянное изменение — закон жизни. Человека можно понять только в тот момент, в который он живет. В жизни человека есть только одно-единственное мгновение абсолютной правды, которое наступает для нас всех. Это — мгновение смерти. Человек перестает жить и перестает меняться. Впрочем, не знаю, существует ли такое мгновение в действительности.
Он подошел к окну, открыл его и, стоя спиной к ней, заговорил, обращаясь в пространство.
— Мое отношение к тебе научило меня смотреть на себя в свете этого постоянного изменения человеческой личности. В конце концов, если вдуматься хорошенько, то в жизни человека есть ряд не зависимых друг от друга моментов, которые определяют ее и направляют действия человека. Эти моменты делают человека индивидуальной личностью со своим особым миром, своеобразным, отличным от всех других. В какое-то определенное мгновение происходит зачатие человека самым обыденным способом, часто случайно или по неосторожности. Затем он рождается, тоже не очень поэтично, и наконец испускает свой последний вздох — также далеко не возвышенным образом. Ни в один из этих основных моментов он не является законченным целым, он всего-навсего маленькая крупинка, появляющаяся на свет, изменяющаяся и исчезающая по милости какого-то безжалостного закона. Изменить или поколебать этот закон не в состоянии ни человек, ни его окружение. Никто не может изменить судьбу человека: ни бог, ни массы, ни профсоюзы, ни даже революция. И фактически человек одинок, совершенно одинок. И осознает он это, когда наступает минута смерти. Он знает, что он примет смерть, лично он. Ты спрашиваешь, действительно ли я люблю тебя? И я отвечаю: да. В эту минуту, сейчас — да, больше я ничего не могу сказать. Но я испытываю к тебе такие чувства, каких у меня не было ни к одной другой женщине. Ни к одному другому человеку на свете! Я уверен, что существуют на свете прекрасные богини, наподобие тех, какие описаны в Эдде или у Гомера. Ни к одной из них я не смог бы так относиться, как к тебе. Когда я смотрю на тебя или когда я думаю о тебе, я испытываю самое страстное желание умереть в твоих объятиях, на твоей груди. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, когда я испущу последний вздох…
Глава 25
В этот вечер она прижималась к нему сильнее, чем когда-либо прежде, и между страстными поцелуями шептала ему в волосы:
— Арнальд, мне кажется, что я люблю тебя еще сильнее. Быть может, я не любила бы тебя так сильно, если бы ничего не случилось… с другой девушкой.
В эту самую ночь, сидя на постели, она склонилась над ним и в какой-то отрешенности произнесла:
— И вот я стала твоей любовницей, как пишется в романах.
Редко два человеческих существа бывают так крепко слиты воедино, как были они после этого вечера. Теперь их любовь была не только лирической мелодией в природе, вплетающейся в запахи весны и зелено-голубую даль летнего неба, где весело порхают птицы и заход солнца предвещает встречу с зарей, когда быстро бегут дни, как робкая непропетая песнь, ждущая своих рифм.
Исчезла вся поэзия, как исчезает утром туман из долины; отныне их любовь была земной реальностью, в которой самое прекрасное уживается со всем, что противоречит прекрасному. Ужаснее всего было ее убеждение, что все происходящее прекрасно и возвышенно. Очертя голову, торжествующе она могла бы сейчас в восторге броситься вниз со скалы и разбиться об острые камни. Она стала считать его частью самой себя. Она была сильнее его. Она говорила «приди» — и он приходил, она вызывала его на ласки — и он покорно предавался им. Она требовала целиком отдаться ее воле — и он был ее покорным слугой. Отныне она жила и дышала, озаренная этим новым огнем; и когда ее возлюбленного не было рядом, ей казалось, что жизнь уходит от нее, ясные дни становятся тусклыми и пасмурными, окружающие ее люди — безжизненными тенями.
Теперь они не стеснялись своей близости, не скрывали ее от окружающих. Когда вечерами они встречались на улице и, обнявшись, удалялись из поселка, они не замечала возмущенных лиц в окнах, не слышали язвительных замечаний, отпускаемых по их адресу ребятишками и подгулявшими забулдыгами. Они уходили так далеко из поселка, что даже самые любопытные уличные мальчишки, махнув рукой, отказывались выслеживать их в ночи. Порою даже среди белого дня они целовались в кооперативе и так увлекались, что покупателям приходилось напоминать о своем присутствии. Любой час, любое место были подчинены торжеству их страстной любви. Их нескромность зашла так далеко, что они уже не обращали внимания на хозяйку дома, если она заставала их в постели.
Однажды ночью Салка вдруг спросила с испугом в голосе, как лунатик, очнувшийся на краю пропасти:
— Арнальдур, что ты сделал со мной? Я не узнаю себя. Что будет со мной, если когда-нибудь ты покинешь меня?
Не услышав ответа, она повторила с еще большей тревогой:
— Что будет со мной, если ты покинешь меня?
Не получив ответа и на сей раз, она в отчаянии обняла его и спрятала лицо у него на груди, в которой уже рождались перемены.
Все было забыто в эти знойные летние дни, даже столь милые сердцу социалистические преобразования и великолепные новые постройки, которые должны были вознестись здесь в Осейри и в долине, во славу передового рабочего класса. Никто не занимался и снабжением кооперативного магазина необходимыми товарами. И, вероятно, всемогущий Богесен вновь вернул бы к себе в конторские книги имена всех старых должников, если бы в лавке Свейна Паулссона не оказалось в избытке все то, чего не хватало в кооперативе, и он не предлагал товары на любых условиях. Кроме того, из достоверных источников стало известно, что в результате своей последней поездки на Юг Свейн Паулссон стал приверженцем Кристофера Турфдаля. Этот вывод легко можно было сделать из весьма немаловажного события: в газете «Народ» появилось стихотворение Свейна Паулссона. Большинство мужчин поселка разбрелись кто куда. Одни направились в горы, подрядившись за очень низкую плату на прокладку дороги или проводку телеграфной линии, лишь бы не остаться без работы; другие подались в соседние селения. Единственно, кто остался в поселке, — это рыбаки, занятые на моторных лодках у Стейнтора Стейнссона, — их каким-то таинственным образом у него стало уже три.