— Я ещё никогда самолёты не заправлял, — признался парень, вставляя топливный шланг в лючок на крыле, на который указала жена Горохати.
Бельмастый и Пунцовый Нос тоже выбрались из кабины.
— Ну как? Ещё раз полетите? — Крестьяне презрительно засмеялись.
Я открыл свой ежедневник и посмотрел на карту. Онума была в тридцати километрах к востоку от Сиокавы.
— Только не я, — сердито косясь на меня, бросил Хатаяма, выбираясь из самолёта, куда он лазил за своей фототехникой.
— Но здесь поблизости нет железнодорожной станции, — заметил я как бы между прочим, — Как ещё до Сиокавы добраться? Даже если попутку поймаем, всё равно опоздаем на вечерний поезд.
Хатаяма выпучил глаза.
— Ты собираешься снова лететь на этом? — ярился он. — Совсем с ума спятил! Это в тебе спесь играет! Ладно! Хочешь на тот свет — пожалуйста! А меня — уволь! Я здесь подожду, пока тайфун пройдёт! — Он решительно тряхнул головой. — Понял? Я остаюсь!
Всё ясно: его не переубедишь. По правде говоря, я тоже был не прочь остаться. Однако надо было учитывать, что со мной будет, если лишусь работы. Приходилось рисковать.
— Делай как знаешь. Я лечу. Завтра утром буду в Токио.
— А может быть, и нет, — сказал Хатаяма, и на лице его мелькнула улыбка.
Как мне хотелось ему врезать!
— Буду, — сказал я. — Вот увидишь.
— Это нам не требуется, — заявила жена Горохати заправщику; он кончил закачивать топливо и полез было на нос самолёта, чтобы протереть лобовое стекло, — Надо убираться отсюда. Если увидят, что мы здесь приземлились, нам несдобровать.
— Я слышал, с юго-запада идёт тайфун, — тревожно сказал заправщик.
— Не бойся. Всё будет в порядке, — со смехом отмахнулась от него жена Горохати.
Дождь хлынул как из ведра. Мы с бельмастым и Пунцовым Носом залезли в кабину. Хатаяма остался один.
Самолёт вырулил обратно на шоссе и начал разбег. Чтобы не столкнуться нами, несколько автомобилей съехали в поле. Наконец мы поднялись в воздух и повернули на запад.
Только на следующее утро я узнал от главреда, что сразу после того, как мы улетели, с горы прямо на бензоколонку сошёл оползень. Хатаяма и заправщик погибли.
— Какого чёрта ты не забрал у него плёнку?! — бушевал шеф.
Главная ветка «Медвежий Лес»
— Вы куда направляетесь? — спросил сидевший напротив меня человек с густой бородой.
До станции «Кабаний Лес» оставалось несколько минут.
— В Четыре Излучины, — ответил я.
Я слышал, что в городке Четыре Излучины делают классную гречневую лапшу, и решил съездить туда, чтобы наесться как следует и закупить с собой побольше. Вот как я оказался на ветке «Шерстистый Зверь». Хочу вам сказать, что я схожу с ума по гречневой лапше. Стоит мне только услышать о местечке, которое славится этой штукой, я тут же еду туда. Расстояние значения не имеет.
— Собираетесь дать такого круга и трястись по этой ветке до самых Четырёх Излучин?
Бородач изумлённо смотрел на меня. Коротко стриженный, с висящим на поясе полотенцем, он явно был местным, с этих гор.
— А что? — кивнул я, — Другой же дороги нет.
— От «Кабаньего Леса» ходит поезд до станции «Олений Лес». А от неё до Четырёх Излучин всего одна остановка, — посоветовал бородач, — Это основная ветка «Медвежий Лес». Только там одноколейка. Зато так до Четырёх Излучин на четыре часа быстрее доберётесь, чем по «Шерстистому Зверю» круголя закладывать.
— Да неужели? А я и не знал! — удивлённо посмотрел на него я, — Понятия не имел, что есть такой путь.
— Мне самому в «Медвежий Лес» надо, — поглядывая в окно на ночное небо, сообщил бородач.
Ясное, усыпанное звёздами небо простиралось над лесом, стоявшим по обе стороны железнодорожного пути. Было уже полдвенадцатого. Чем глубже в горы забирался поезд, тем меньше пассажиров оставалось в вагонах. В нашем сидело всего человек двенадцать-тринадцать, включая нас с бородачом.
— А, понял. Ветка так называется, потому что проходит через Медвежий Лес. Правильно? Хотя если там одноколейка, да ещё такая короткая, почему её главной называют?
Я достал сигареты и предложил бородачу закурить. Он вытащил из кармана рубашки коробок спичек, зажёг сигарету и, сделав глубокую затяжку, начал объяснять.
— Когда-то «Медвежий Лес» была единственной веткой в этих краях. Пока посёлок Шерстистый Зверь так не расползся. В те времена ветка «Шерстистый Зверь» тоже относилась к главной ветке «Медвежий Лес». Она поднималась в горы в Кабаньем Лесу, проходила через Медвежий и Олений Лес и заканчивалась у Четырёх Излучин. А когда железку протянули к Шерстистому Зверю — когда же это было-то? — вкруговую, до Четырёх Излучин, она стала считаться главной. Её назвали ветка «Шерстистый Зверь». Но мы, кто живёт в округе, зовём нашу ветку по-старому — главная «Медвежий Лес». Отрезок между Кабаньим Лесом и Оленьим Лесом, понимаешь? А мы говорим: главная ветка.
Да-да, я смутно помнил, что читал несколько лет назад в каком-то журнале о короткой железной дороге, проложенной по горам до Оленьего Леса.
— Отлично! Тогда я здесь пересяду, — сказал я.
Бородач энергично закивал:
— И правильно сделаете.
«Кабаний Лес» оказался затерянным в горах крошечным лесным полустанком. Здесь сошли только двое — я и бородач. В конце платформы под прямым углом была пристроена ещё одна, меньшего размера, — конечный пункт главной ветки «Медвежий Лес». У платформы стоял поезд. Точнее, не поезд, а всего один вагон. Я полагал, что поезд будет тянуть тепловоз, но его не было. Вагон двигался на собственной тяге.
Сиденья в вагоне были только с одной стороны — они стояли по два в ряд, по ходу движения. В вагоне мы оказались одни.
— Наконец-то! — С этими словами к нам подошёл машинист, копия моего бородатого попутчика.
«Не иначе как братья, — подумал я, — родные или двоюродные».
— Вот уж не думал, не гадал. Я тут же рванул назад, как только мне сказали, — сообщил машинисту бородач и показал на меня: — Вот, господин хочет от «Оленьего Леса» до Четырёх Излучин доехать.
— Ну, тогда трогаемся, — объявил машинист, возвращаясь на своё место.
Поезд мягко тронулся в гору, направляясь в мрачные глубины леса. Из открытого окна тянул с гор прохладный ветерок.
— А от «Оленьего Леса» какое сообщение? — поинтересовался я у бородача, который, казалось, весь ушёл в свои мысли.
Он замигал:
— Сообщение? Какое сообщение?
— Я хочу сказать, сколько ждать поезда до Четырёх Излучин?
— Ой! Сейчас уже вечер… — Он взглянул на часы, подумал секунду и вдруг хлопнул себя по бедру, — Ну и дурака я свалял! Неправильно сказал. Вам придётся в Оленьем Лесу на станции четыре часа с хвостиком сидеть.
— Что? Четыре часа? — поразился я, — То есть как?
— Правда. Надо ждать того самого поезда, с которого мы сошли. Что я за дурак! Не сообразил. Думал, на ранний успеете.
Бородач рассыпался в извинениях. Слушая его, я вымученно улыбнулся.
— Не волнуйтесь. Ничего страшного. Зато представилась возможность проехать на таком необыкновенном поезде.
Бородач ухмыльнулся, наблюдая за тем, как я осматриваю вагон.
— Точно, необыкновенный. И скоро увидите почему.
— А машинист, он не брат ваш?
— Ну, как сказать? — Бородач впал в задумчивость, но всё-таки решил ответить на мой вопрос, — Давайте так: дальний родственник.
Я представил его семью, как все они живут здесь, в Медвежьем Лесу. Только подумал об этом, как бородач заговорил, словно прочитал мои мысли.
— Почти все, кто живёт в Медвежьем Лесу, — мне родственники. А сегодня утром один из них умер. Я был в горах, на работе, и вечером мне передали. Вот домой еду, на поминки. Ночью будут.
— О господи! Сочувствую вам.
Несколько минут я разглядывал окрестности по обе стороны дороги.
— Довольно длинная ветка, — наконец сказал я. — А кроме «Медвежьего Леса» тут есть другие станции?
— Нет, — отвечал бородач, — На одном конце «Кабаний Лес», на другом — «Олений». А между ними — «Медвежий».