Точно от рубки леса устал, — отдохнуть решил Кавдын: присел на холмик, набил трубку, закурил. Дым выпускает и о своей жизни думает. Дни — с тех пор как себя помнит — словно листья перед ним кружатся. Поздно вставал, когда маленький был… Солнце уже высоко взойдет… Выходил, протирая глаза… «Умойся, я дам тебе теплого молока», — скажет, бывало, мать. В теплое молоко кукурузный чурек накрошит. Как тогда вкусно казалось… Вдруг детские голоса доносятся — бежишь на улицу, оставив чашку.
Как хороши были «праздники урожая». Обходят дома молодые ребята, собирают в мешки подношения хозяев, несут в поле, пируют там. Как будто большие, по старшинству рассаживались. Тосты говорили. Песни пели.
Когда подрос, на работу начал бегать. «Кавдын сильный мальчик». Как приятно слышать было.
Курит, дым пускает Кавдын. О пройденных шагах жизни думает.
Или в ночном… Боролся с товарищами… Никогда внизу не был. Ни одного мальчика не оставил непобежденным… Веселое время…
А на танцах… Любили девушки с ним танцевать. На его предложение ни одна девушка не ответила бы отказом.
Задумался Кавдын — все вспомнил. Танцы… Всхрапыванье лошадей… Музыка… Девушка Цорати… Отрезанное ухо…
Посмотрел Кавдын на убитого.
— Это что такое? Где я? — спросил он и точно проснулся, протер глаза.
— Пятнадцать лет, лучшие дни жизни похоронил я!.. Пятнадцать лет мечтал, жаждал этого дня… Что же теперь я буду делать? Нужна ли кому-нибудь моя жизнь?
Как красивы, как радостны бывают наши горские поля после сенокоса! У каждого человека легко становится на сердце. Но почему это кто-то плачет?
Маленький мальчик плачет — горюет. Смотрит на убитого брата, смотрит на убийцу, топчется на верхушке стога.
Если было б оружие, если б в руках сила была! Спрыгнул бы, изрубил бы на куски убийцу брата.
Но знает, что мал он; знает, что сил не хватит.
— Эй, мальчик, слазь, иди сюда! — позвал Кавдын.
«Теперь меня убьет», — подумал мальчик, крепко прижался к стогу, громче зарыдал.
Кавдын понял, что мальчик испугался.
— Нет, мальчик, иди сюда. Не бойся, ничего тебе не сделаю.
Мальчик не верил Кавдыну. И Кавдын поднял винтовку:
— Иди по-хорошему — ничего не сделаю. Если не придешь — я тебя из винтовки пристрелю.
Мальчик медленно сполз со стога и пошел к Кавдыну, иногда останавливаясь в нерешительности.
— Иди, иди! Не бойся, я тебе говорю, — подбодрял Кавдын мягко и ласково.
Но мальчик, увидев близко тело брата, опять заплакал.
Кавдын подошел к нему:
— Мальчик, перестань плакать. Ведь твой отец — Годах — сильный был человек, а ты его сын… Зачем ты, как девушка, плачешь?.. Я убил твоего брата… Возьми винтовку и бей в меня.
Мальчик не верил Кавдыну, плакал громче.
Кавдын взмахнул винтовкой и сказал:
— Умеешь стрелять из винтовки?.. Тогда я научу тебя… Никогда не стрелял? Надо так… Вот я зарядил ее… Теперь, если этот железный хвостик потянешь к себе, винтовка выстрелит.
Кавдын прикладом протянул винтовку мальчику.
— Держи… Приклад поставь на правое плечо, а дуло — мне в грудь, и выстрели.
Мальчик стоял смирно, не брал винтовку, не верил Кавдыну.
— Стыдись! Твой отец Годах в твои годы на охоту ходил, а ты из винтовки стрелять не умеешь.
В глазах у мальчика сверкнули искры. Секунду он постоял, как бы готовясь к прыжку, потом быстро схватил тяжелую винтовку, словно в ней не было веса, и спустил курок.
Один раз мотнул руками Кавдын и упал навзничь.
Испугавшись выстрела, птицы перепорхнули на дальние деревья. Каркая, низко-низко над убитыми полетели вороны и присели на холмик — посмотреть, не обманывают ли мертвые, не шевельнутся ли…
ДРУЗЬЯ[3]
Пристав второго участка Иван Кузьмич Топтыго не в духе. Он сидит за своим письменным столом. Перед ним куча неисполненных бумаг: одну надо подписать, другую направить приставу соседнего участка, третью с резолюцией послать обратно… Много их, бумаг, требующих скорого исполнения… Не работается. Перо выпадает из рук… До трех часов ночи играл в клубе. Проигрался. Было триста рублей. Когда вышел из клуба, четвертака не нашлось в кошельке на извозчика. Этот собачий сын — областной врач — унес домой никак не меньше тысячи рублей. Как ему везло, как везло!.. Он — Топтыго — просил у счастливца двадцать рублей, чтобы попробовать отыграться. Не дал, сволочь! «Поставь, говорит, на карту свою кабардинскую лошадь. Купил за двести, ставь за четыреста!..» Доктор думает, что так и можно поставить на карту кабардинку. Не бывать этому! Топтыго поставит на карту и пальто и рубаху, но коня — никогда! Лучше пойдет и с Чугунного моста бросится в Терек.