— Быть может, ты и прав, Батырбек, — сказал он, — прав во всем, только добычу надо по справедливости делить. Ведь сколько ты выручаешь! А мне даешь только пятнадцать рублей. Дай двадцать пять с лошади. Вот будет справедливо. Будет хорошо и тебе и мне.
Батырбек, однако, не думал уступать:
— Пятнадцать, Иван Кузьмич, пятнадцать. Больше никак нельзя.
— Дашь, Батырбек, и двадцать пять. Без меня пропадешь. А не дашь, так я тебя передам в руки властей.
Злобно сверкнули глаза Батырбека, но тотчас же смягчились:
— Коли не хочешь больше со мной работать, так расстаться надо по-хорошему, а то мало ли что, — как еще повернется дело.
Пристав повысил голос.
— Ты думаешь, мы так и расстанемся? Да? — сказал и взглянул на дверь.
Батырбек заметил этот взгляд и опустил руку на револьвер.
— А что еще? — спросил он.
— Что, говоришь? Сейчас увидишь.
Иван Кузьмич поднялся, но в ту же секунду отскочил назад: перед его глазами в руке Батырбека сверкал длинный кольт.
— Садись, Иван Кузьмич, — мягко произнес Батырбек, — ты ведь знаешь, я шутить не люблю. Задержу тебя еще на одну минуту, потом что хочешь делай.
Пристав увидел, что из его затеи ничего не выходит, и тяжело опустился обратно в кресло.
Батырбек продолжал:
— Я вор, разбойник, а ты — дважды вор, дважды разбойник. Ты — вор да разбойник — еще и жалованье от казны получаешь. Взятками да вымогательством ты разорил все двенадцать сел на своем участке. Еще скажу: ты и в товарищи не годишься. У воров и разбойников тоже свои правила. Слово надо держать. Поссорился с товарищем, все равно не выдавай… Я тебя никогда не выдам. Но раз ты встал, решил меня выдать, — что ж, делай свое дело, выдавай! Только посмотрим, что из этого получится.
С этими словами Батырбек спокойно взял свое ружье, забросил его на плечо, взял в передней бурку, надел ее и, не торопясь, вышел из дому. Даже не оглянулся, как будто никакая опасность и не угрожала ему.
Так оно и было — Иван Кузьмич с места не сдвинулся; он сидел в кресле как пришитый до тех пор, пока не раздался во дворе стук копыт, — значит, Батырбек уехал.
Иван Кузьмич и не думал выдавать Батырбека. Не то чтоб считал постыдным выдавать товарища, а просто боялся за себя, — боялся, что дело откроется, и тогда пропадет не только Батырбек, но и он сам. Он хотел лишь попугать его, чтобы тот согласился давать ему с каждой лошади по четвертной. Но дело сорвалось… Теперь, кроме денег, потерял он и помощь Батырбека. Как ни злился он на областного врача за его слова: «Ставь свою лошадь на карту!» — но надо бы ему какую-нибудь неприятность причинить… А как? Батырбека нет больше. Тот бы придумал что-нибудь.
Долго размышлял пристав о сделанной ошибке, не спал до утра, ворочался с боку на бок, бормотал — ругал и Батырбека и себя самого. Заснул только под самое утро. Спал часа два. Когда проснулся, то первая мысль его была о ссоре с Батырбеком.
— Что я наделал, что я наделал? Погубил себя! — твердил он.
Чтобы несколько освободиться от тяжелых дум, Иван Кузьмич решил после кофе покататься по городу на лошади. Два раза проедет по проспекту, потом до вокзала, а затем уже тихим шагом мимо дома областного врача, чтобы тот от зависти лопнул.
Только Иван Кузьмич вдел одну руку в рукав кителя, как перед ним предстал денщик, белый как полотно. Губы его дрожали. Он что-то хотел выговорить, но язык не повиновался. Побледнел и пристав. Страшное подозрение пронзило его мозг. Забыв засунуть другую руку в китель, опрометью бросился к конюшне. Лошади не было.
— Зарезал меня, зарезал! — завопил пристав и, ударив себя по голове руками, упал ничком прямо на навоз. Долго бился он на полу, плакал, ругался.
Денщик стоял поодаль, тоже молча сокрушался, но вдруг вскрикнул:
— Ваше высокоблагородие!
Иван Кузьмич приподнялся и сел. В том месте, где была привязана лошадь, белел на доске запечатанный конверт.
Пристав схватил конверт, вскрыл дрожащими руками. Прочитал: «Беру твою лошадь. Она слишком хороша для тебя. Грех перед богом, если будет сидеть на ней такая свинья, как ты. Более тебе под стать та лошадь, на которой денщик возит тебе воду из Терека. Прощай. Б.».
Пристав прочитал и некоторое время молча смотрел в пространство расширенными глазами, как у сумасшедшего. Потом схватился за голову и опять завопил:
— Зарезал меня, без ножа зарезал!
ВОТ КАК ПОЛУЧАЕТСЯ!