На сходе большинство голосов было за создание колхоза; в числе голосующих за колхоз был и Джанаспи.
Придя домой, Джанаспи сказал Хасанбегу:
— Надо поступать сообразно со временем. Прежде я хотел, чтобы все на меня смотрели; теперь я хочу, чтоб никто меня не замечал и чтобы в доме моем ничего не происходило. Открыто выступать против колхоза глупо; о прежних наших мечтах — о складах, магазинах — надо пока забыть. Я добровольно отдам колхозу дом и склад.
Хасанбегу больно стало слушать отца.
— Строили, строили дом, а вот теперь отдавай лучшие комнаты колхозу! Загубят их, загадят, и нам лотом придется восстанавливать… Подождем пока… по газетам судя, эта Советская власть долго не продержится.
Джанаспи махнул рукой.
— Не видишь, что кругом творится? Нет у нас другого выхода, иначе нам погибель.
На другой день Джанаспи пошел в сельский Совет и застал в помещении председателя и секретаря.
Председатель сельсовета Бимболат положил карандаш на стол и спросил Джанаспи:
— Какой ветер тебя занес сюда? Но если пришел — садись!
— Не ветер и не непогода загнали меня сюда, зашел я сам.
Секретарь тоже оставил работу и с интересом слушал, что скажет бывший богач.
— Ну, раз зашел, значит, есть у тебя дело.
— Ты прав, не привык я без толку расхаживать, а дело у меня к вам вот какое. Строил я дом, все свое состояние вложил в постройку, крайние две комнаты предназначались под магазин и склад. Никакого у меня магазина нет и денег нет, — стоят комнаты, сыреют. Возьмите эти комнаты под правление колхоза, арендной платы я с вас не хочу.
Подумал председатель: все село от мала до велика считало, что Дуриев Джанаспи все свое состояние вложил в постройку этого дома и обеднел.
— Подумаем о твоем предложении, Джанаспи! — сказал председатель. — Мы вчера заметили, что ты голосовал за организацию колхоза. Кажется мне, что ты правильно поступаешь.
— Такое дело, — сказал Джанаспи, — всякому должно быть приятно.
Секретарь, который знал прежнего гордого, высокомерного Джанаспи, удивился и сказал как бы про себя: «Бытие определяет сознанье». Секретарь любил читать ученые книги.
Джанаспи ничего не понял из того, что было сказано, обиделся, помрачнел. Председатель утешил его:
— Ты правильно поступаешь.
Лицо Джанаспи засияло от радости, и он сказал:
— Ну, комнаты теперь ваши, я велю жене помыть их.
Комнаты взяли, а Джанаспи в колхоз не приняли. Он на этом не настаивал.
Зато поступили в колхоз соседи Джанаспи: Ислам со своим сыном Николаем и женой Соней и Тотырбек с дочерью Тамарой; жену свою, Дуню, Тотырбек в колхоз не записал.
Джанаспи, хотя его в колхоз и не приняли из-за того, что он давал деньги под проценты и держал батраков, добровольно отдал колхозу одну из двух своих лошадей и одну из двух коров, надеясь, что и это будет принято во внимание.
С первого дня организации колхоза появились в селении явные враги его. Они рассказывали о колхозах разные небылицы. Советовали не сдавать скот в колхоз, а забивать и солить впрок.
Вот в эти дни Джанаспи и провел через улицу селения лошадь и корову на колхозный двор.
Когда кулаки агитировали против колхозов, Джанаспи с ними не спорил, но вел себя так, как будто ему больно слушать их лживые слова.
Хасанбегу Джанаспи сказал:
— Слушай, мальчик, ходи опечаленный, жалуйся, что нас не принимают в колхоз, и против колхоза не говори ни одного слова.
Когда Советская власть приступила к ликвидации кулачества как класса, Джанаспи не попал в список; Хасанбег еще более уверился в том, что его отец умный и дальновидный человек.
Год-два спустя Джанаспи женил своего сына, сосватав девушку из семьи, которую считал равной своей. В доме появилась помощница Фатиме, семья увеличилась, а Джанаспи потихоньку продавал вещи, припрятанные заранее, доставал деньги из кубышек и покупал хлеб.
Но на душе его становилось все печальнее.
Однажды он позвал Хасанбега для разговора по душам.
— Слушай, сын, — сказал Джанаспи, — старые поговорки мудры. Дзикка делается из сметаны или сыра с мукой и каждому человеку приятна, но пословица говорит: «Вкуснее общей дзикки своя кукурузная мамалыга». Та голота, которая задумала построить общую жизнь, рассорится и разбежится. Конечно, для людей, которые прежде набивали свой желудок выпрошенным черствым кукурузным хлебом и запивали водой из лопухового листа, колхоз года на два — сущий клад, но порядочному человеку, который умеет наживать деньги, в колхозе делать нечего. Я подал заявление, оно помогло мне: нас не сослали; но я рад, что мне отказали. Однако против колхоза нам идти не надо. Будем пережидать, что можно будет сделать — сделаем.