Часа два спустя вернулись обратно Лексо и его спутники.
Они тщетно пытались отыскать следы убийцы. Там, где была устроена засада, они обнаружили срубленные ветки дерева да истоптанную траву. Земля за это время уже подсохла, и никаких других примет на ней не осталось.
Распродажу пришлось отменить.
Старшина и пристав, посоветовавшись, приказали весь скот разобрать по домам.
Купцы из Ахалгори и Душета отправились восвояси.
Лексо не сомневался, что пристрелить Леуана и Батырбега мог только кто-нибудь из закорцев. Откуда ж иначе взяться убийце?
Старшина размышлял, как бы его изобличить.
О, если бы только это ему удалось! Одним пустым «спасибо за службу» от него бы на этот раз не отделались! Тут надо заполучить что-нибудь посерьезнее… Ну, медаль, что ли. А тогда… О, тогда старшина был бы совершенно неуязвим…
И Лексо начал вспоминать, кого из односельчан нет в Закоре…
Оказалось, что, кроме пастухов, все до единого на месте.
Счастливая мысль мгновенно осенила старшину.
«Похоже на то, что я нашел убийцу, — сказал он про себя. — За эту находку меня отблагодарит не только душетское, но и тифлисское начальство…» А подумал он о Нико. Этот пастух был смелый и храбрый юноша, к тому же отличный стрелок.
«Он! Именно он! — еще раз повторил про себя Лексо. — Так метко никто бы другой не выстрелил. Шутка ли, обоим угодить прямо в голову! Это Нико, наверняка он!..»
И Лексо продолжал размышлять: «Хоть кто-нибудь да должен был знать о его замысле. Он, правда, такой, что задумает и сделает все сам. Вот его, голубчика, и вздернут!» Уж в этом-то Лексо не сомневается ни на минуту!
Но старшине очень хочется втянуть в это дело и еще кое-кого из досадивших ему односельчан…
«Если их тут больше не станет, этих кровных врагов моих и завистников, я заживу, как царь, не иначе!» — решил Лексо.
Но тут к нему неожиданно обратился священник.
— Лексо, — попросил он старшину, — посмотри, что это там такое?
Вгляделся Лексо и увидел вдали, на ахалгорской дороге, большую толпу, которая приближалась к аулу.
Посмотрел туда и пристав и сказал:
— Верно, твой вестовой встретил поблизости воинский отряд, вот он и повернул сюда.
Приставу не меньше, чем старшине, хотелось, чтобы эти непокорные закорцы были как следует наказаны. Он и раньше думал о том, что в аул надо поставить на постой воинский отряд и надолго посадить его на шею этим паршивым смутьянам!
«Они. Право слово, они», — убеждал сам себя пристав.
Заметив, что толпа подошла уже совсем близко, он приободрился и, посмотрев на молчаливо стоявших вокруг крестьян, злобно крикнул:
— Ну что, сволочи, притихли?.. Вот теперь узнаете, как убивать верных царских слуг!
И священник, и старшина, и учитель, и крестьяне — все без исключения взволнованно смотрели на ахалгорскую дорогу.
Загадочная толпа все ближе и ближе к Закору.
Внезапно раздался тоскливый женский вопль:
— Идут, к нам идут! Погубят они нас совсем! Что за черные дни пришли, боже наш милостивый!
Зарыдали другие женщины.
Молчаливо смотрели на дорогу и мужчины, а потом и их стали обуревать печальные мысли: «Да, теперь пощады не будет. Разорят дотла!» Старшина, пристав и священник повеселели; посмеиваясь, они разговаривали о чем-то. Лишь учитель по-прежнему одиноко стоял в стороне.
Толпа приближалась. Все увидели, что над ней развеваются какие-то знамена.
Учитель не отрываясь смотрел на дорогу. Встревожились и «власти».
И вот уже послышались величавые звуки какой-то неизвестной закорцам песни.
И тогда учитель с горящими глазами бросился навстречу шествию.
У священника, пристава и старшины мгновенно вытянулись физиономии. Оторопев, смотрели они на приближавшихся к аулу людей, а их было не менее двух сотен!
И вдруг подбежавший к толпе учитель — скромный, молчаливый закорский учитель — взял у знаменосца алое знамя и пошел с ним вперед к родному аулу.
— Да здравствует революция! Да здравствует свобода! — воскликнул он, обращаясь к односельчанам.
Учитель водрузил знамя на школьном крыльце и, взобравшись на огромный камень, начал говорить, заглядывая время от времени в какую-то бумагу, которую ему подали из толпы.
— Люди добрые! — сказал учитель. — Только что получена телеграмма из Петрограда. Царь Николай сброшен с престола! Его министры арестованы! То, чего мы так долго ждали, свершилось!
Крестьяне переглядывались, но никто из них не решился заговорить первым…
К учителю подвели пристава и старшину.
Лицо пристава было белее бумаги в руках оратора, а губы дрожали мелкой, противной дрожью.