Внутри вагона нельзя было сделать и шагу. Все сиденья и полки были заняты, проходы забиты народом. Люди дышали в лицо друг другу.
Кати стояла недалеко от входа. Ее окружали бедные простые люди. От запаха их немытых тел и грязной одежды у генеральши кружилась голова. Она отворачивала лицо то в одну, то в другую сторону, стараясь не дышать тем воздухом, который другие выдыхали, она подымала голову к потолку, — но это не помогало. Пар, как густой туман, оседал на потолках и оттуда падал каплями на людей.
Жене генерала еще не приходилось ездить в таких условиях. Она путешествовала только в отдельном купе вагона первого класса. До чего же она дошла! Ее спутницы куда-то исчезли. Эти женщины равны ей по положению. С ними не было бы так невыносимо тяжело. Но куда их занес людской поток? Кто знает?
И пятнадцати минут не прошло с тех пор, как Кати очутилась в вагоне, а ей уже нечем было дышать. Она изнемогала от духоты и смрада. Злоба душила ее.
«Лучше бы я не выезжала. Легче было бы дома умереть с голоду, чем испытывать такие муки!» — думала Кати.
С великим трудом она сошла с поезда. Шатаясь, будто пьяная, Кати опустилась на свой мешок и, прислонясь к стене, закрыла глаза.
— Ты здесь, Кати? — вдруг прозвучал над ее ухом знакомый голос.
Она очнулась от забытья и увидела перед собой соседку — одну из своих спутниц. Кати попыталась что-то ответить, но до того ослабела, что ее губы едва шевелились.
Поезд двинулся дальше. Сошедшие на станции пассажиры разбрелись в разные стороны.
— Нас только двое? — с трудом выговаривая слова, спросила Кати. — А где же третья?
— Наверное, ей не удалось протиснуться в вагон, и она отстала, — окидывая взглядом опустевшую платформу, ответила соседка. — Если бы она была здесь, мы бы ее увидели. Не будем терять времени. Надо идти.
И вслед за другими людьми они побрели по протоптанной в снегу дороге.
Село, куда они шли, находилось всего лишь в четырех верстах от станции, но и на этом коротком пути обессиленные женщины присаживались раз десять, чтобы отдохнуть.
К путешественникам такого рода жители села давно уже привыкли. Навстречу горожанам из крайней избы вышли пожилая крестьянка и две девушки. Им нужна была обувь. Узнав, что у приезжих такого товара нет, они повернули обратно.
У ворот второго дома их встретила дородная, упитанная хозяйка с лицом, круглым, как полный месяц, но с виду добродушная и приветливая. Узнав, какие вещи привезли они с собой на обмен, она пригласила их в дом.
Хозяйка видела, что ее гости истощены и смертельно устали, и поэтому не сразу заговорила с ними о делах. Сначала она посадила их за стол у печки и поставила перед ними кое-что из еды. Но делала это она не из жалости и не потому, что таковы были дедовские обычаи гостеприимства. Кто помнит теперь об этом!
Нет! Поступками хозяйки руководил холодный расчет. Ей надо было повыгоднее сторговаться с пришельцами. Она хотела расположить их к себе и хорошо знала, что ее угощение с лихвой окупится.
Когда начался разговор о деле, в комнату, беззаботно напевая, вбежала смуглая девушка. На вид ей было лет двадцать. Увидев, что в комнате гости, девушка оборвала песню на полуслове и вежливо поздоровалась.
— Что ты прыгаешь, как коза, Нина? — с ласковым укором сказала ей мать. — Пора остепениться, дочка. Ты уже не ребенок.
Вместо ответа девушка начала примерять на себя платья, кофты, юбки… — все, что принесли с собой приезжие. Она разложила вещи перед собой и рассматривала их то вблизи, то издали, время от времени поглядывая и на тех, кому принадлежало это добро.
«Почему они такие худые, такие бледные?» — думала Нина.
Она, конечно, слышала, что горожане сейчас живут очень плохо, но не знала, что до такой степени.
Какие-то смутные воспоминания промелькнули в ее голове, и она несколько раз внимательно посмотрела на Кати.
Черты ее лица ей показались знакомыми.
Девушка снова занялась примеркой вещей. Выбрав наконец шелковое платье, она сказала матери:
— Это я возьму для себя, мама.
За шелковое платье два года тому назад Кати заплатила ровно сто рублей. Теперь же она обменяла его на пуд пшеничной муки.
В мешке у Кати лежали еще две кофты и две юбки. За них она получила пуд муки и пуд картошки.
У другой женщины хозяйка купила за полтора пуда муки двадцать аршин дешевой материи. Больше она ничего не взяла. Но вскоре в дом заглянули ее соседи и разобрали все остальные вещи.