— Ну вот, если бы пятьдесят рублей, — сказал Джанаспи, — и то только для соседа…
— Без ста рублей мне не обойтись. Выручи, никогда не забуду твоего добра.
— Тотырбек, знаешь — теперь деньги дороги… С десяти рублей в год с таких, как ты, ненадежных должников, берут и пять рублей и шесть рублей процентов.
— Много это, Джанаспи.
— Ну конечно, ты сосед, а я человек добрый, с тебя возьму с десяти рублей три рубля — нет, пожалуй, я с тебя возьму два с полтиной.
— Спасибо, Джанаспи.
— Ну ладно, дашь вексель на сто двадцать пять, и если в срок не погасишь долг, то буду взыскивать через суд.
— Ну кто же будет обижаться на это!
Джанаспи вернулся во двор. Дудар разговаривал с Черменом.
«Славный молодец выйдет из моего сына!» — подумал Джанаспи. Сегодня он заметил черный пушок на губе сына.
— Сходи в дом, передай, чтобы готовили скорее, а потом пойди понаблюдай, как кирпичи делают; да смотри не давай людям лениться.
В это время залаяла собака.
Во двор вошел высокий сорокапятилетний мужчина; его рыжие усы были лихо закручены вверх, широкая борода аккуратно подстрижена, на простом, без всяких украшений ременном поясе висели кинжал и револьвер. Всем взял вошедший, только борты его черкески не сходились: видно, что она была уже давно сшита и за последнее время владелец черкески сильно пополнел.
Это был старшина села Тели.
Старшиной он был назначен меньше года, но должность эта такая, что какой бы человек ее ни занимал, все равно начинал полнеть. Шли к старшине люди с поклоном, несли ему барашков, индеек, кур, араку.
— Здравствуй, Тели! — сказали Джанаспи и Дудар, вставая навстречу старшине.
Все трое присели. В это время опять раздался лай собаки; на этот раз собака лаяла со всем своим собачьим жаром. Джанаспи знал, что так собака лает только на отца Михаила. Она почему-то так невзлюбила попа, что всегда норовила укусить его за ногу.
В знак внимания навстречу священнослужителю вышел сам хозяин и отогнал собаку. Когда священник дошел до скамейки, Тели и Дудар встали. Скамейка была свободна, и отец Михаил, отдуваясь, тяжело опустился на самую середину. Он привык к почету и умел пользоваться им.
Джанаспи побежал в дом, Тели и Дудар примостились по бокам попа. Священник пожаловался на жару и вытер лицо платком.
Дудар был худощав и очень гордился этим.
— Вот, батюшка, — сказал он, — говорят, что полнота вредна для здоровья…
— Это тебе приходится так говорить, — ответил священник, — потому что ты сам как сухая селедка. Ну какой из тебя мужчина?!
Около них появился Джанаспи.
— Как вы считаете, здесь нам посидеть или в дом зайти?
— В эту жару под сенью деревьев очень даже хорошо, — ответил за всех священник. — Собственно, я отсюда никуда не пойду.
Джанаспи распорядился, и на белоснежной скатерти появились поджаренная индейка, пироги в масле, графинчик подкрашенной араки и кувшин пива. Около каждого гостя поставлены были стопка для араки, чайный стакан для пива, тарелка, лежали нож и вилка.
Дудар с завистью смотрел на эту роскошь и думал: «Будут ли у меня когда-нибудь такое богатство и такой порядок?»
Старшина же мало обращал внимания на убранство, — он привык к угощению.
Священник засучил широкие рукава рясы, чтобы они не мешали при еде, и наскоро произнес молитву.
В саду едят, пьют четверо людей, уверенных в себе; они понимают, что именно им надо сидеть за общим столом и здесь могут они говорить откровенно, потому что посторонних нет.
Долго посидели за столом, много съели и много выпили гости и хозяева.
Теперь их уже не интересовала ни обильная еда, ни напитки, а зато началась беседа, из-за которой и было поставлено все угощение.
Заговорил Дудар, увидавши, что хозяин не заговорит сам.
— Ну вот, поступил к нам в суд вексель, — начал Дудар, — подписан вексель Темболаевым Темболатом… Это удивительно, как некоторые люди бывают бессовестны! Вексель — документ бесспорный: срок пришел, надо оплатить. Вот, Джанаспи, расскажи сам, что за спор.
— Расскажу, тут скрывать нечего. Приходит ко мне Темболат, просит двадцать рублей — выручи, говорит! Я хоть человека хорошенько и не знал, поскольку деньги небольшие — одолжил. К сроку приносит Темболат долг с процентами. Проходит семь или восемь месяцев — уже не помню, — опять Темболат является, просит: одолжи, мол, шестьдесят рублей. Шестьдесят рублей это уже не такие маленькие деньги. Давать мне не хотелось, боялся — не уплатит мне к сроку, возникнет неудовольствие, а я человек мягкий и споров не люблю. Он меня стал умолять. Тогда я ему говорю: «Пиши теперь вексель». Он написал, я дал шестьдесят рублей; подходит срок, является мой должник и говорит, что у него нет денег, и просит отсрочки на два месяца. Я ему отвечаю без всякой злобы: «Может быть, ты мне хоть процент уплатишь? Тебе потом будет легче выплатить долг». Темболат и на это не идет. Сердце у меня мягкое, я дал ему отсрочку еще на два месяца. Жду месяц, другой… прошел и третий — должника не видно: пропал, как смылся. Посылаю к нему мальчика. Темболат отвечает, будто он давно уплатил по векселю. Мальчик мой говорит: «Если бы ты уплатил, то векселя твоего у моего отца не было бы». А он говорит, что вексель Джанаспи оставил у себя и сказал, что будто бы так полагается.