Темболат вышел, Джанаспи задержался и посмотрел на Дудара.
Тот взглядом дал понять, что беспокоиться нечего, — дело ясное. На улице ожидал Темболат. Вышел Джанаспи, и Темболат обратился к нему:
— Джанаспи, давно ли было в нашем селе, что долг отмечали зарубкой на палке и никто не спорил с зарубкой?..
— А какие тогда были проценты? — спросил Джанаспи.
— Большие, — ответил Темболат, — но побойся бога, не взыскивай с меня вторично долг.
— Не я взыскиваю, суд взыскивает! — ответил Джанаспи, поворачиваясь спиной к должнику.
— Прошу тебя, — сказал Темболат, идя за Джанаспи, — ведь я отдал деньги!
— Не помню, — ответил Джанаспи, не поворачивая головы.
— Так вот это ты запомнишь! — сказал Темболат и ударил тяжелой палкой по голове Джанаспи.
В эту минуту суд вынес свое решение:
«Взыскать с Темболаева Темболата в пользу Дуриева Джанаспи семьдесят восемь рублей и один рубль судебных издержек, всего семьдесят девять рублей».
Раздался крик Джанаспи, выбежали люди, кто-то схватил Темболата. Прибежал старшина и приказал посадить Темболата в арестантскую.
Получил Темболат три месяца тюрьмы за буйство, а в возмещенье долга у него с торгов продали единственную лошадь с арбой и корову с теленком, — и опустел двор Темболаева.
— Нана! — обратился к матери Чермен. — Говорят, что краденое добро не идет впрок… Когда Темболат ответил мне, что он давно уже погасил свой долг, то я ему не поверил, а теперь вижу, что отец получил с него деньги, потому что он его ругает только за удары, а про долг молчит.
От этих слов глаза Фатимы засверкали.
— Как тебе не стыдно! Вместо того чтобы отомстить за отца, ты его обвиняешь!..
— Нана, я не верю отцу…
— Пропади с моих глаз! — закричала мать.
Чермен ушел. Сердилась на него мать, но мужу ничего не сказала: Чермен был ее любимцем.
Шли дни. Кирпич для дома Джанаспи был обожжен, клали стены. К зиме дом должны были закончить. Думал Джанаспи: «К середине лета открою двери магазина, и тогда приходите, покупатели, со всех концов селения в мой магазин — в магазин Дуриева Джанаспи — и получите любой товар, какой только пожелаете. В первое время дешевле буду продавать, чем в других лавках, ну а когда другие продавцы закроют свои лавчонки, тут-то я и поставлю настоящие цены».
Обдуманно строил дом Джанаспи: всего в доме будет шесть комнат. Самая большая — угловая — магазин, рядом с ней маленькая комната под склад, за магазином комната хозяев, рядом с ней зал, за залом две комнаты про запас: одна для Хасанбега, другая для Чермена — скоро надо их женить; кухни нет, — она будет в старой хате. Окон на улицу нет, а то жена и невестки день-деньской будут сидеть у окна и смотреть на прохожих. Во дворе можно построить кунацкую, когда будут деньги. Конечно, гости — расход, но торговому человеку надо иметь друзей, и сам в чужое селение поедешь — надо иметь кунака.
Строил Джанаспи дом, наблюдал за обжигом черепицы, взыскивал долги, покупал дрова, продукты, отправлял в город топленое масло, сыр.
Накапливал и придерживал у себя Джанаспи хлеб, товары.
Шла война. Люди нищали. Цены поднимались.
Богател Джанаспи; жил спокойно, зная, что начальство за него горой.
Правда, дома Чермен рассказывал, что на фронте, мол, войска раздетые и без оружия, говорил, что ругают купцов в народе и помещиков ругают.
Джанаспи стал понимать, что кто-то завладел думами Чермена, но не беспокоился, пройдет молодость, Чермен — мальчик способный, войдет в возраст, сам поймет, что я работаю для дома.
Любил Джанаспи, сидя с сыном Хасанбегом, помечтать о том, как будут они торговать в большом магазине, как с поклоном, точно богу молясь, станут приходить к ним сельчане.
Хасанбег думал о том, что разбогатеет еще больше, откроет другую лавку в селе, потом в городе.
Зима перевалила через середину, в доме настлали черные полы, потолки, вставили окна, двери застеклили. На достройку дома надо было еще два месяца.
Однажды Чермен прибежал с поля и, завидя Хасанбега, обратился к нему; отец стоял рядом, тут же во дворе, но первым заговорить с отцом Чермен не решился.
— Слыхал новость?.. Царя нет!
— Что он, помер?
— Согнали его с престола; теперь будет царя народ избирать; а если окажется и тот плохой, другого еще изберем.
— Кто тебе это наплел? — спросил Хасанбег.
— Учитель говорит, что телеграмма пришла из Петрограда, и говорит, что это к лучшему, а то царские чиновники замучили народ. От радости он нас отпустил, а сам пошел на нихас.
Джанаспи ничего не сказал. На нихас не пошел, а решил пойти в канцелярию старшины и сказать, что пора начальству убрать разговорчивого учителя.