В период нэпа ожили спекулянты. В городе открылись лавки, рестораны, кондитерские, появились вывески: «Свой труд», «Мастерская без наемной силы».
Хасанбег сказал Джанаспи:
— Отец, откроем магазин!
— Нет, непрочно это дело! — ответил Джанаспи.
Хасанбег всегда считал отца умным человеком и ничего не возразил ему.
Прошло немного времени; Джанаспи из четырех лошадей продал пару, из семи коров — пять, отпустил батраков и начал сам выполнять всю домашнюю работу.
Джанаспи не раз слышал, что советская власть опирается на бедняка, привлекает на свою сторону середняка.
Джанаспи, который раньше на всех смотрел свысока, теперь начал заводить со всеми дружеские отношения, сидел на нихасе в плохой одежде, даже в гости ходил плохо одетым. Не только посторонние, но даже Чермен и Фатима были убеждены, что их дом совершенно разорен.
Только с Хасанбегом был откровенен Джанаспи.
Хасанбег был грамотен, читал газеты отцу.
Когда против молодой Советской республики замышлял что-нибудь иностранный враг, то отец и сын торжествовали.
— Если бы не эта проклятая советская власть, — говорил Джанаспи, — то наша торговля была бы в самом разгаре, но пословица говорит: черный день пройдет, и плохой человек недолговечен. И вот, когда это случится, мы продолжим свою работу.
Жил Джанаспи тихо, старался, чтобы о нем никто ничего не слыхал.
В темные, холодные, туманные дни поздней осенью проходили недалеко от селения беженцы из Южной Осетии, спасаясь от меньшевиков. Они были ограблены и раздеты этими разбойниками. Из-под молоканской слободки угнали скот с пастбища какие-то неизвестные. Говорили, что шайкой руководит Галиев, полковник царской армии.
С 1920 года, когда на Северном Кавказе установилась советская власть, Галиев Вано со всей бандой ушел в лес.
Ограбления происходили по указаниям Джанаспи. Когда против Галиева отправляли отряды, Джанаспи предупреждал банды, посылая в лес Хасанбега, как будто за дровами. Хасанбег сообщал Вано о готовящейся операции, а потом рубил деревья на опушке.
В том году весна пришла рано. Фруктовые деревья зацвели между домами, казалось — что в селе собрались невесты, покрытые белоснежной фатой.
Цветы распускались на южных склонах холмов.
С площади в центре села доносился какой-то гул, как будто роились тысячи пчелиных семей. Но это шумели не пчелы, а люди. Много сходок бывало на этой площади старого селения, но такой шумной и многолюдной, как сегодня, никогда еще не было.
Шел спор об организации колхоза. Веками люди работали врозь, а вот теперь советская власть говорит, что коллективная работа выгоднее, легче и что иначе из нужды не выбьешься.
За колхозы были бедняки, батраки и безземельные, которые давно уже жили в селе, но все еще назывались «временнопроживающими». Шли в колхозы и середняки.
Сегодня рушился в селе старый уклад жизни и рождался новый.
Джанаспи слышал и видел, что за организацию колхозов выступает все больше и больше сельчан.
Понял он, что наступило время больших дел и надо быть на стороне колхозов. Джанаспи подходил то к одной группе, то к другой, то к третьей и везде говорил, что счастье народа — это колхозы.
Было у Джанаспи два соседа: по одной стороне Тотырбек — старый его должник, а по другую Тезиев Ислам. Оба бедняки.
Тотырбек подошел к Джанаспи, хлопнул его по плечу, о чем раньше и подумать бы не смел, и сказал:
— Хорошие времена наступают, Джанаспи!
Ислам, улучив минутку, подошел к Тотырбеку и шепнул ему:
— Что-то мне не верится, чтобы Джанаспи говорил от души. Еще вчера он считал ниже своего достоинства разговаривать с нами. Никогда не были мы гостями в его доме, и он к нам не ходил.
— Это правда, Ислам, он и в самом деле сторонился нас, но тогда он был богач, а теперь стал бедняк бедняком. Все свои деньги вогнал на постройку дома, а теперь свистит с голоду в шести комнатах. Он стал теперь таким же бедняком, как мы с тобой: десять лет — это совсем не вчера, Ислам.
Ислам покачал головой.
— Мало ли, много ли времени пройдет, но волк не оставит свою повадку задирать скотину, потому что у него останутся волчьи клыки.
Тотырбек возразил, что люди не волки, и занятие теперь у Джанаспи не такое, как прежде, и зачем ему теперь держать против нас камень за пазухой.
Ислам покачал головой:
— Разве волк может бросить свои привычки?
Но Тотырбек продолжал заступаться за Джанаспи.
На сходе большинство голосов было за создание колхоза; в числе голосующих за колхоз был и Джанаспи.
Придя домой, Джанаспи сказал Хасанбегу: