– Круто у вас…
Шурик отошел к окну:
– Светает. Не хочется уходить. Ничего не хочется. Вот только завалиться снова к тебе под бок, а потом… потом проснуться вместе где-нибудь у теплого моря и позавтракать яйцом всмятку. Ты умеешь варить их так, чтобы желток оставался жидким?
– Этого, полагаю, ты никогда уже не узнаешь, – подтянув ноги, Саша обняла колени руками и посмотрела на гостя с иронией: – Может, останешься? С мамой познакомлю.
– Ч-черт! – тяжелый кулак с силой саданул подоконник. – Ну почему, почему вчера в этом треклятом Салоне оказалась именно ты? – он метнулся по комнате.
– Мне показалось, тебе было не очень плохо.
– Слишком хорошо… Ты не бери в голову про поплавок… Это для других – не летучих. Ты – золотая Русалочка. Знаешь ту, что сидит на камне в Копенгагене?
– Андерсеновская?
– Нежная, жертвенная, отчаянная, – он снова присел к ней, вглядываясь в лицо. Поцеловал нежно, словно прощаясь.
– А ты – мой праздничный сон, – у Саши вдруг навернулись слезы.
– Дурацкий сон, – Шурик стиснул зубы, словно страдая от боли:
– До чего же противно быть негодяем!
– Перестань. Ты не обещал мне руку и сердце. Мы просто хорошо провели время. Кстати, деньги за платье вон там, в моей сумочке. Это премиальные от шефа за ночное дежурство.
– Не надо, Александра… Мне и так больно. Честное слово, больно. Вот здесь, – он придал ладонь к центру груди, глубоко вздохнул: – А что если здесь находится душа? Раньше она что-то помалкивала. Значит, я теперь – душевнобольной?
Саша отняла его ладонь и поцеловала чуть выпирающую косточку в центре грудины, а потом дунула:
– У волка боли, у крокодила боли, а у Шурика не боли! Я так дочке говорю. Прошло? Вот и славно. Ты не душевнобольной. Ты – душевный, – слезы побежали по ее щекам. – И знаешь… Спасибо тебе. За Русалочку спасибо, за сон… Я теперь знаю, что обязательно должна отвоевать свой праздник. Только, наверно, сначала трудно будет. Без этой самой неуловимой волшебницы. Без любви… Но я постараюсь, очень постараюсь…
Саша встрепенулась, смахнула слезы, положила руки ему на плечи и быстрыми мелкими поцелуями «перекрестила» – лоб, глаза, губы. – Теперь иди. Молчи, молчи, молчи!
Она отвернулась к стене и натянула до ушей одеяло.
– Дверь захлопнешь сам. Мне надо хоть чуточку поспать. Впереди рабочий день.
Она слышала, как он глубоко вздохнул и стал подбирать разбросанные по комнате вещи.
– Черт! Запонка закатилась! Носок провалился куда-то…
– Зажги свет.
– При свете я не смогу объяснить тебе…
– Объяснять не надо, – Саша села, кутаясь в одеяло. – Все понятно и так. Ты украл деньги, угнал "Мерседес", тебя преследуют пострадавшие и полиция. А еще в Барнауле или где там у тебя трое малолеток и преданная жена!
– Что-то вроде того, – он стоял уже одетый. Но даже смокинг не мог скрыть охватившей его растерянности. – Кроме жены и малолеток. Меня здорово крутанули, но я разозлился и нанес ответный удар. Такой идиотский характер. Покуражусь, а потом жалею.
– Я заметила.
– Мне действительно надо уйти. Немедленно. Я разыщу тебя.
– Счастливо, – Саша отвернулась, с трудом проглотив сжавший горло комок. – Удачи тебе, Шурик.
– Прости, – он в нерешительности постоял и быстро вышел из комнаты. Стало так тихо и одиноко, что только выть и причитать. Опять, опять одна…
Саша вскочила и выбежала в прихожую:
– Шура!
Но дверь уже захлопнулась, взвыв, к десятому этажу пополз лифт. Она опустилась на пол среди разбросанных цветов. Гордые и прекрасные, они поникли, поблекли, и стали похожи на мусор. Плакать не стоило – случилось то, что было предрешено. Все кончилось, отзвенело, увяло. Волшебная ночь обманула. И поделом. Саша судорожно всхлипнула и горько, взахлеб, разрыдалась.
10
Тем временем по утренней Москве несся «Мерседес» и мужчина в смокинге отчаянно жал на газ. Даже в новогоднее утро ГАИ не дремлет – за нарушителем пустились вдогонку. «Мерседесу» удалось оторваться и дворами вырулить к набережной. Остановился автомобиль у салона «Желание»…
Терминатор отшатнулся, пропустив в зеркальные двери нетерпеливо трезвонившего мужчину. Тот бросился в примерочную, отыскивая замызганную куртку, шапку, в которых попал сюда накануне вечером. С облегченным вздохом вынес их в гостиную. С улицы донесся визг тормозов. Из авто вышли трое, пытаясь заглянуть в салон через стекло. Мужчина радушно замахал руками: – Заходите, заходите, господа!
Бежать он даже не попытался. Напротив, развалился в кресле, кивнув Терминатору. Охранник распахнул двери и отступил, не препятствуя появлению двух амбалов.