Тугая спираль истории начала разворачиваться не раньше, чем Бану и Лейла научились нескольким поворотам и поняли в общих чертах принцип подчинения партнёру.
Разминка шла как обычно, но вдруг музыка замерла, остановив людей на половине движения. По залу прошёл сквозняк, наполненный загадочным ароматом. Входная дверь отворилась, и с той стороны понеслись волной передаваемые из уст в уста слова: «Он вернулся». А вслед за словами в зал ворвался человек, и все присутствующие разразились неожиданными аплодисментами. Бану не разглядела незнакомца, которого обступили со всех сторон, но сразу же невзлюбила его: не может быть хорошим тот, кого все так любят. А он прокатился по залу, стремительный и толстозаденький, сочно чмокая в щёчки всех, кто бежал поприветствовать его. Неприязнь Бану усилилась.
Но в настоящую ненависть эта неприязнь перешла после урока, когда они с Лейлой имели неосторожность задержаться в тамбуре. Лейла искала в сумке мобильный, Бану нетерпеливо постукивала каблуком и смотрела на людей, которые почему-то вдруг оживились, как зомби, учуявшие запах свежих мозгов. Новоприбывший любимец публики тоже застрял в этом узеньком проходе, развлекая кого-то светской беседой, и Бану, стоявшая на ступеньках и таким образом оказавшаяся на одном уровне с довольно-таки рослым незнакомцем, сумела наконец разглядеть его. Он потряс её. Нельзя сказать, что он был безобразен, но таких людей Бану никогда не встречала, судя по всему, он был единственным представителем типажа. Странный человек заметил, что она пялится на него, и улыбнулся, обнажив шестьдесят четыре мелких торчащих вперёд зуба, причём уголки его влажного лилового рта чуть не соединились у него на затылке. Близко посаженные чёрные глазки, похожие на две пыльные черносливины, оставались холодными и смотрели пронзительно, что вкупе с оскалом хэллоуинской тыквы создавало пугающее впечатление. Бану подумала, что он похож на марионетку, словно его не мать родила, а кто-то сделал с помощью рук и топора из небезызвестного носатого полена. Тем временем мужчина, очевидно, всё это время размышлявший над тем, как бы закрепить произведённый его феерической красотой эффект, решил остроумно пошутить.
– Что это у тебя здесь? – спросил он, тыча смуглым ухоженным пальцем в грудь Бану. Та знала старую детсадовскую шутку, но и представить себе не могла, чтобы мужчина в столь почтенном возрасте сыграл бы её с девушкой не менее почтенного возраста. Поэтому она машинально опустила голову и тут же поплатилась за свою недальновидность: «марионетка» схватил Бану за нос, весьма больно и непочтительно дёрнул и, довольный собой, ускакал восвояси на своих крепких и гладких ножках. Бану чуть было не спросила громогласно: «Что это за придурок?», но сдержалась, и врождённая деликатность спасла её, потому что незнакомцем, дёрнувшим её за нос, был сам Учитель.
Гюнай трепетала. Словно вход в пещеру, населённую дивами, манила и отталкивала простая железная дверь, некогда выкрашенная белой краской, а теперь потемневшая и хранящая на себе множество отпечатков ног. Яростный ветер, взявшийся непонятно откуда, толкал Гюнай в спину. Если бы кто-то спросил Гюнай, отчего она так волнуется, она не смогла бы дать внятного ответа. Может быть, она нервничала из-за того, что впервые делала что-то тайком от мужа. Собравшись с духом, она толкнула дверь и вошла внутрь.
И тут же наткнулась на Учителя. Он стоял в коридоре, скрестив руки на груди, и оживлённо, по своему обыкновению, болтал с кем-то. Когда Гюнай попыталась прошмыгнуть мимо него, оставшись незамеченной, он воскликнул:
– Девушка, ваше лицо мне знакомо!
Гюнай подпрыгнула на месте и начала лихорадочно придумывать ответ, но Учитель уже вернулся к своему разговору. Он даже не помнил, как её зовут! «А что я хотела, – подумала Гюнай. – Может, он никогда и не знал, как меня зовут». Тут бы ей успокоиться да отправиться домой, к ребёнку, но в коридоре было много народу, и резко развернуться и уйти ей не хватило духу. Ведь тогда бы она выглядела глупо, как человек, который не знает, чего хочет! А Гюнай всегда знала, чего хотела. Во всяком случае, ей так казалось до недавнего времени. Гюнай направилась в женскую раздевалку, по коридору, мимо возбуждённых учеников, которые с любопытством провожали её глазами. Её окутала полузабытая, но, против всякого ожидания, такая родная атмосфера весёлого оживления. Как же Гюнай, оказывается, по ней скучала!
В раздевалке уже никого не было, кроме кота, восседавшего на сумках, – она немного припозднилась. В зале заиграла медленная, романтическая кизомба, значит, началась разминка. Гюнай заторопилась, переодевая туфли, поэтому ей стало очень обидно, когда одинокая лампочка в раздевалке замигала, потускнела и погасла.