Поди-ка сюда и докажи, как заблуждается достойный идальго.
– Что мы с тобой будем делать? – вмешался другой грабитель, не давая времени дону Калавасасу защитить честь харчевни – Что будем делать? Да проще простого! Посту пим так: дашь нам честное слово дворянина, что не попытаешься бежать.
– Дворянин не дает честного слова разбойникам.
– Отец, дворянин дает честное слово господу богу! – произнесла донья Флора.
– Запомни раз и навсегда, что говорит тебе красотка, ибо мудрость господня глаголет ее устами.
– Хорошо, предположим, я даю слово, что же вы намерены делать дальше?
– Прежде всего мы не будем спускать с тебя глаз.
– Как? – воскликнул дон Иниго. – Я дам честное слово, а вы не позволите мне продолжать путь?
– Э, нет, – возразил разбойник, – не в те времена мы живем, когда ростовщики Бургоса одолжили Сиду тысячу золотых, взяв в залог ларь, наполненный песком. Мы не поступим так, как поступили эти почтенные люди, – другими словами, они отсчитали тысячу золотых, не заглянув в ларь, а мы сначала заглянем.
– Ну и негодяи, – сквозь зубы процедил дон Иниго.
– Отец, – молила донья Флора, стараясь успокоить старика, – заклинаю вас именем неба!
– Ну хорошо, не будете спускать с меня глаз, а дальше?
– Привяжем тебя цепью к железному кольцу.
С этими словами разбойник указал на кольцо, вделанное в стену, словно подтверждая, что такие случаи уже бывали.
– Меня на цепь, как невольника-мавра! – вскипел старик.
При этой угрозе вся его гордость возмутилась, он попытался вскочить – рывок был так силен и стремителен, что старик шага на три отбросил разбойника, который упирался коленом в его грудь, и сам встал на одно колено.
Так скала отталкивает волну, но волна через миг снова налетает на нее, – нечто подобное случилось и сейчас: пятеро-шестеро разбойников кинулись на дона Иниго и сломали бы ему руку, если б он не отступил; они вырвали у него эфес шпаги с обломком лезвия, и тут же на него ринулся разбойник, униженный тем, что его отбросил какой-то старик, он клялся, угрожая ножом, что наступил последний час пленника.
Донья Флора, увидев, как блеснула сталь, с горестным криком метнулась к отцу.
Но один из разбойников схватил ее, а другой толкнул приятеля, занесшего нож.
– Висенте, Висенте, – закричал он, сжав его руку, хотя нож мог поразить и его, – что ты затеял, черт тебя возьми?
– Я убью этого бесноватого!
– Нет.
– Клянусь святым Яковом, мы еще посмотрим…
– Не убьешь. Послушай, ты что же, хочешь продырявить мешок – ведь из него вывалится весь выкуп. Эх, Висенте, у тебя мерзкий нрав, я всегда это твердил. Дай-ка мне побеседовать с достойным сеньором – увидишь, я-то его уговорю.
Разбойник, которого сообщники называли Висенте, разумеется, понял, как справедливы эти слова, и отступил с ворчанием.
Отступил не значит, что он вышел из комнаты, нет, он сделал два-три шага назад, как раненый ягуар, готовый прыгнуть на добычу.
Грабитель, решивший стать посредником, занял его место и обратился к дону Иниго с такими словами:
– Сеньор кавалер, будьте же благоразумны! Вас не привяжут к железному кольцу, а поместят в погреб, где хранятся самые тонкие вина. Дверь туда так же крепка, как дверь в темницах Гранады, около нее поставят стражу.
– Негодяи! Так обходиться с человеком моего сана…
– Отец, ведь я буду с вами, я не покину вас, – воскликнула донья Флора. – А два-три дня промчатся быстро.
– Ну уж нет, красотка, этого мы вам обещать не можем, – сказал один из разбойников.
– Как? Не можете мне обещать…
– Что вы останетесь со своим отцом.
– Боже мой, что же со мной будет? – ужаснулась девушка.
– С вами? – повторил посредник. – Мы-то не такие важные господа, поэтому девица вашего возраста, да еще из благородных, – добыча нашего атамана.
– Боже мой, – в отчаянии прошептала девушка, а ее отец закричал от ярости.
– Да вы не бойтесь, – продолжал, посмеиваясь, разбойник, – атаман у нас молод, атаман у нас красавец и, говорят, из дворян. Значит, в случае чего утешьтесь, достойный сеньор, даже если вы знатны, как сам король: неравный брак ей не грозит.
Только сейчас донья Флора поняла весь ужас своего положения, поняла, что ей уготовано судьбой, и, вскрикнув, с быстротой молнии выхватила из-за корсажа небольшой кинжал, острый как игла, – лезвие блеснуло у ее груди.
Разбойники отступили на шаг, и она снова осталась одна и стояла у стены со спокойным и решительным видом, подобно статуе, олицетворяющей твердость духа.
– Батюшка, я сделаю все, что вы прикажете, – обратилась она к старику. И взгляд невинной девушки говорил, что по первому его слову острое лезвие кинжала пронзит ее сердце.
Дон Иниго молчал, но неимоверное напряжение словно придало ему силу юноши – неожиданным и резким движением он отбросил двух разбойников, повисших на нем, и, рывком вскочив на ноги, крикнул:
– Сюда, дочь моя, ко мне!
Он раскрыл объятия, и донья Флора кинулась на грудь отца. Он схватил ее кинжал, а она вполголоса проговорила:
– Батюшка, вспомните об истории римлянина Виргиния, о котором вы мне рассказывали…
Еще не отзвучали эти слова, как один из разбойников – он намеревался схватить девушку – упал к ногам дона Иниго, пораженный прямо в сердце тоненьким кинжалом, казавшимся игрушкой, а не оружием защиты.
И тотчас же громкие яростные крики раздались в харчевне, в воздухе засверкали кинжалы и шпаги, выхваченные из ножен.
Пленники, видя, что наступил их смертный час, обменялись последними поцелуями, сотворили последнюю молитву и, воздев руки к небесам, воскликнули в один голос:
– Убивайте!
– Смерть, смерть обоим! – вопили грабители, направляя оружие на старика и девушку.
И вдруг раздался звон – вдребезги разлетелось оконное стекло, разбитое сильным ударом, и в комнате появился молодой человек с кинжалом на поясе. Он спросил – судя по тону, он привык повелевать:
– Эй, сеньоры, что тут у вас происходит?
Его голос звучал не громче обычного голоса, но все сразу умолкли; кинжалы и ножи исчезли, шпаги очутились в ножнах. Стало тихо; разбойники отступили на несколько шагов, и посреди образовавшегося круга перед неизвестным так и остались стоять, обняв друг друга, отец и дочь.
VII.
САЛЬТЕАДОР
Тот, кто так неожиданно появился и чей внезапный приход произвел ошеломляющее впечатление и на грабителей, угрожавших пленникам, и на самих пленников, без сомнения, заслуживает нашего внимания оттого, что его появление было необычно и что ему уготована важная роль в нашем повествовании, которое мы сейчас прервем, чтобы нарисовать его портрет и, так сказать, представить его нашим читателям.
Молодому человеку было лет двадцать семь – двадцать восемь. Его костюм, – такое одеяние носят андалусские горцы, – поражал изяществом: серая войлочная шляпа с широкими полями, украшенная двумя орлиными перьями, кожаная расшитая куртка, какие и поныне еще надевают охотники из Кордовы, отправляясь на охоту в горы Сьерры-Морены, пояс, расшитый шелком и золотом, пунцовые шаровары с точеными пуговицами, кожаные сапоги под цвет куртки со шнуровкой по бокам, у лодыжек и подколенок, так, чтобы можно было видеть чулки, облегавшие икры.
Простой кинжал – неразлучный спутник охотников на медведей в Пиренеях – с рукояткой из резного рога, украшенной серебряными гвоздиками, с лезвием шириной в два пальца и длиной в восемь вершков, остроконечный и отточенный, вложенный в кожаные ножны с серебряной насечкой, был, как мы уже говорили, единственным оружием молодого атамана.