Но может умереть собака, лошадь, любое другое животное, сказал я — вернее, Джузеппе-мухолов. Нет у меня ни собак, ни лошадей, которые умирали бы в поле, сказала владелица виллы. Если б у меня исчезла лошадь, я бы это заметила, но уже много лет я не держу ни лошадей, ни собак.
Если это не собака и не лошадь, тогда, верно, человек — человеку нетрудно перебраться через колючую проволоку. А она сказала: только очень странный тип способен перелезть через проволоку ради того, чтобы умереть на лугу. Да нет, вовсе не странный, возразил я. Смерть — самая естественная вещь, такое с каждым может случиться. Поймите, синьора,
ЛЮДИ УМИРАЮТ ИЗ-ЗА ПУСТЯКА.
Нет, сказала синьора, некрофилия-могильщица явно ошиблась. В наших местах трупов наверняка нет.
Нет сегодня, будут завтра, сказал я — вернее, Джузеппе-мухолов. У некрофилии-могильщицы редкий нюх на мертвецов, она их чует неделей раньше. Рассказывай, рассказывай, Джузеппе, ты ведь беседуешь с синьорой о мертвеце, а это очень даже любопытно.
Но тогда эта некрофилия-могильщица куда лучше полиции. Еще не было случая, чтобы полиция прибыла на место преступления неделей раньше, она обычно прибывает неделей позже. Перед этой некрофилией-могильщицей надо в знак уважения снять шляпу. Однако между ними та разница, сказал я Джузеппе-мухолову, что полиция ищет убийцу, а некрофилия-могильщица, с вашего позволения, — убитых... Он же ответил: — Полиция даже убитых не находит.
Ну, а чем все кончилось на вилле, спросил я, с той синьорой? Мухи не ошиблись, сказал Джузепле. Стоп, рассказывай дальше, рассказывай без утайки. И он сказал: я обошел поля и нашел пятна крови на земле возле хижины.
И в траве лежал мертвый старик, подсказал я ему. Минуточку, сказал Джузеппе-мухолов, не было там никакого старика, а была лишь соломенная хижина. По-моему, вы плохо смотрели. Хижины были в каменном веке. Не вернулись ли мы случайно на сто тысяч лет назад, когда были хижины на сваях, а вокруг — болота, кишмя кишевшие крокодилами. Не успеешь ступить — и тебе откусят ногу. А как потом ходить на одной ноге? Тяжела жизнь среди болот, кишащих крокодилами. А там водятся и гигантские комары, и голодные птицы, способные одним ударом клюва выклевать тебе глаз. А мне что делать одному, вернувшись на сто тысяч лет назад, среди крокодилов, комаров и голодных птиц?
Это был мясник, он тайком рубил мясо, сказал Джузеппе-мухолов, он делает все, что захочет. Так значит, сказал я, речь идет не о преступлении,
ЭТО НЕ БЫЛА КРОВЬ ЧЕЛОВЕКА.
Должно быть, теленка или другого убойного скота, сказал Джузеппе-мухолов. При чем здесь кровь человека?
Джузеппе, дружище, мухолов сказал, что это были телята или другой убойный скот. Ты попусту теряешь с ним время. Ну, хорошо, попусту теряю время; с вашего позволения, я имею право терять все, что мне вздумается.
17Говорят, он бродил по Павонскому краю и пугал девочек. Есть такие старики, которые любят пугать девочек: спрячутся в кустах, а потом внезапно, одним прыжком, выскакивают и начинают строить гримасы, паясничать. Иной раз и я этим занимаюсь, когда не знаю, чем заняться. Отчасти из-за распущенности, отчасти ради развлечения, скорее, ради развлечения, чем из-за распущенности. Но и из-за распущенности тоже.
Говорят, он собирал макулатуру: книги, газеты и другой бумажный хлам. Видели, как он вел велосипед с мешком бумаги. В мешок никто не заглядывал — как же можно утверждать, что там была макулатура?
ТАМ МОГЛО БЫТЬ ВСЕ ЧТО УГОДНО,
В ЭТОМ МЕШКЕ.
Видели, как ночью старик один бродил по пляжу Торвайяники. Так говорят, вернее, говорит одна женщина, жена мясника из Павоны. Он то и дело останавливался и прислушивался к шуму моря, словно ждал условного сигнала. Но ведь с моря доносится лишь шум волн, особенно в Торвайянике. Какие сигналы может подавать море у Торвайяники? Глупые шутки, скажу я вам.
Он шел босиком, то вдруг останавливался, весь обратившись в слух, то снова пускался в путь и все брел и брел босиком по пляжу, прислушиваясь к сигналам — но к каким сигналам? А что делала жена мясника из Павоны ночью на пляже Торвайяники? Что насчет этого ее муж говорит? Не мешало бы послушать мясника, пусть объяснит, что его жена делала ночью на пляже Торвайяники.
Говорят, что это был профессор, переодетый в нищего. Один из тех, что ищут древнеримские руины. Они всегда надеются найти новый Колизей, но чаще всего вообще ничего не находят. А если находят какой-нибудь камень, тут же тащат его жене — полюбоваться. Старик мог быть одним из таких профессоров.