Теперь очередь доходит до ящика с грязным бельем. В каком углу он стоял относительно умывальника, ошибки быть не может, это старый жулик его передвинул. Сам представитель комиссии местного совета по конфликтам признал, что они правы! Очень порядочный человек! Бесподобный!
Следующий предмет разговора — вешалка. «Он вешает свою засаленную шляпу на нашу вешалку!» Нет, не просто засаленную, а «засаленную его сальными волосами!»
— Правда, мой дорогушечка?
— Правда, моя дорогушечка.
— Ну, а английский вы уже учите или хотя бы начали? — спрашивает Иван. Кружись быстрее, насыщенный бензиновыми парами вихрь нью-йоркской жизни, лишь бы испарился из нашей единственной комнаты этот ящик с грязным бельем.
(Председатель комиссии по конфликтам, со складным метром в кармане, волоча за собой ящик с грязным бельем, уходит со сцены направо.)
— Ты слышишь, дорогушечка, что спрашивает Иван! Всякое изучение языка дома — пустое дело! А там человек и не заметит, как его язык сам перейдет на английский. Да к тому же: щелк-щелк! — фотография готова и говорит сама за себя. Правда, дорогушечка?
— Ну, конечно, мой дорогушечка.
(«Дорогушечка, — спрашиваю я себя, уже остервенившись, — что бы ты сделала, если бы была министром внутренних дел?» — «Если бы я была министром внутренних дел, дорогушечка, — отвечаю я себе, — я бы незамедлительно и собственноручно оформила визу Дорогушечкам. И не только оформила, но еще и проводила бы их до аэропорта и сделала бы им ручкой. И это было бы настоящей борьбой против империализма, дорогушечка!») Около одиннадцати они еще раз возвращаются из коридора, дитя осталось на лестнице и, прислонившись к перилам, исполняет «Криворогую козу». (Пей быстрее молочко, а не то она прыг-скок — и тебя рогами — в бок! Криво…)
В ритме «Милиция висит на пятках…» супруг шепчет:
— Хемингуэй получил миллион долларов от «Лайфа»!
— И все же покончил с собой! — вне себя от ярости обрывает Иван.
— Он был просто дурачок! — говорит Дорогушечка-супруга. — Разве не так, мой дорогушечка?
— Так, так, моя дорогушечка.
Наконец-то мы можем закрыть дверь. Прошло еще одно воскресенье.
У меня все коренится в этих «не хочу». «Не хочу быть такой, как Дорогушечка-супруга. Не хочу такого мужа, как Дорогушечка-муженек. Не хочу такого ребенка, как Дорогушечка-младший. Не хочу докатиться до того, чтобы проводить свои воскресные дни, как мать и отец. Не хочу, чтобы мой ребенок когда-нибудь так же мучился целыми днями, как я сейчас. Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу прожить всю свою жизнь в одной комнате, пусть даже вместе с отцом, матерью и братом. И вместе со своим мужем любимым и ребенком тоже не хочу. Я не хочу быть такой, какая я есть, не хочу вечно истязать себя этими «не хочу!». Не хочу, не хочу, не хочу!»
Спозаранок я ходила на тренировки не потому, что любила бег. И петь я пыталась не потому, что любила петь. Отнюдь нет.
Мне лишь хотелось вырваться из своего удушающего окружения. Как же, чемпионка, популярная певица!
Теперь-то я понимаю, из меня ничего не могло получиться, ведь я следовала не зову сердца, меня подгоняли эти «не хочу», или, если угодно: я равнялась на Ощерика — что одно и то же.
У меня оставалась еще одна возможность — учеба. Но и здесь тоже были свои трудности. Я поистине делала все, что может делать человек при отсутствии у него подлинных интересов.
История. Мы являемся угорской ветвью финно-угро-финских народов. Финны ответвились на север, мы на юг. Ханси и манты остались там, где и были. Кто от этого выиграл? Ханты и манси теперь насчитывают всего-навсего тридцать тысяч. Они потихоньку вымерзли, и не удивительно: какой же холодина, должно быть, там, на берегах Сосьвы и Лозьвы, наверное, только шаманы хоть кое-как удерживают в них душу. Не успели финны обосноваться на их нынешних местах, как шведский король Эрик Святой пошел на них войной с целью обратить их в христианство. Главная цель таких походов состоит в том, чтобы утвердить власть миссионеров над обращенными, сесть им на шею. И напрасно стонет народ: ох, пора бы вам слезть с нашей шеи, ведь мы уже давно все до единого обратились в новую веру, нет, миссионеры неизменно отвечают на это: вы еще не вконец обратились, вас надо обращать еще и еще. Короче говоря, ни один миссионер до тех пор не уйдет с насиженного места, пока в виду не покажется новый, более сильный миссионер, а тогда обычно бывает уже поздно: Миссионер Второй вместе, с изначально обращенными обращает и самого Миссионера Первого. Потом приходит Миссионер Третий, Четвертый, Пятый, Шестой. И так далее. Так было и с финнами. Пришел Эрик (уже одно имя чего стоит, господи боже, у моей одноклассницы был младший брат Эрик, который, помимо прочего, мочился под себя) — короче, пришел этот самый Эрик Святой (у нас в гимназии не было большего оскорбления, чем измерить кого-нибудь взглядом и сказать: «Ты, святой Эрик!!»), короче, пришел этот самый Эрик Святой, навалился на финнов, большую часть их земель раздал своим военачальникам и попам — и так продолжалось сто пятьдесят лет. Потом пришли датчане и прихватили на следующий курс образования вместе с финнами еще и шведов. Этот курс продолжался тоже около ста пятидесяти лет. А после небольшой передышки пришли новые миссионеры — русские «цари-батюшки». Стало быть, про финнов можно сказать что угодно, только не то, что они ухватили фортуну за хвост. Зато у них есть сауны.