Москва и окраины бурлили, и Салтыков опасался повторения, оттого и писал императрице столь подробно — авось догадается, пришлет подмогу. Неужто не понимает?
7. Орловская комиссия
Екатерина Алексеевна ее величеством была днем, а ночью в мягкой постели с любезным другом Григорием Орловым становилась просто Катей, Катенькой — нежной и страстной, искренне любящей женщиной, добросовестно исполняющей свое природное предназначение. И чисто по-женски внимательна к своему возлюбленному, к его настроению и здоровью.
И в эту ночь после жарких ласк, объятий и поцелуев почувствовала своим женским чутьем она какую-то перемену в настроении Григория.
— Гриша, что с тобой?
— Ничего.
— Не лукавь, милый, я же вижу. Ну?
Она положила на широкую мохнатую грудь его свою головку, мягкими пальчиками левой руки тронула губы возлюбленному. Спросила капризно:
— Ну скажи, Гришенька, что тебя так заботит?
— Эх, Катя, — вздохнул Орлов, — если б ты поняла меня.
— Вот те раз. А разве я не понимаю? Ты, граф, генерал-адъютант, генерал-фельдцехмейстер, что еще надо? Орден? Так и за этим дело не станет. Только попроси.
— Если попрошу, исполнишь?
— Конечно.
— Отпусти меня на войну.
— Ты что? Хочешь меня покинуть?
— Да не в этом дело, Катя. Мне стыдно сидеть здесь возле… здесь в Петербурге. На Черном море война идет, а я здесь в тылу отсиживаюсь. Алешка-брат вон турков колотит под Наварином, под Чесмой. Герой! А я? У твоей юбки. Все уж вон посмеиваются по-за углами.
— Скажи кто, и я завтра же зашлю его в Камчатку.
— Всех не зашлешь, Катя. Да и если честно, правы они. Я — здоровый мужик, мне б воевать, а я вот… сама видишь.
— Прости, Гриша, но на войну я тебя все равно не отпущу. И не просись. — И, усмехнувшись: — Мне тоже здоровый мужик нужен.
— Но ты только что сказала: исполню.
— Исполню другое желание, но не это. Я думала, ты Андрея Первозванного попросишь.
— Я же не Разумовский, я Орлов, Катя, не унижай меня. Да и себя тоже. Это Елизавета Петровна вешала Первозванного своим любовникам на посмешище. Зачем же ты — умная женщина хочешь повторять ее глупости.
— Ладно, ладно, — миролюбиво молвила Екатерина Алексеевна, вполне довольная комплиментом любовника и унижением предшественницы. — Еще заслужишь.
— Так все-таки исполнишь, что попрошу? — не отставал Орлов.
— Только не на войну. Договорились?
— Договорились, — согласился Орлов и, помедлив, сказал: — Отпусти в Москву.
— Ты с ума сошел, Гриша, там же чума.
— Вот на борьбу с ней и пусти меня. Пойми, надо ж мне где-то отличиться. Чума, бунт. И потом, я же недолго там буду, пару недель от силы. Усмирю, налажу жизнь.
— Но это ж опасно, Гриша.
— Вот и хорошо, что опасно. Должен я на чем-то проверить себя. Отпустишь, Катя?
Долго вздыхала Екатерина, никак не хотела давать согласия. Но Григорий не отставал:
— Что молчишь? Ты ж обещала?
— Там Салтыков зашился, Гриша.
— Салтыков зашился, а я разошью. Он уже старый, ему на покой пора.
— Да. Поглупел старик. Если б не отъехал в деревню, может быть, и бунта никакого не случилось, и Амвросий был бы жив.
— Так как? Пустишь? — не отставал Орлов.
— Давай спать, Гриша, как говорит русская пословица: утро вечера умнее.
— Мудренее, Катя, мудренее.
— Мудренее, — с удовольствием поправилась Екатерина и, чмокнув Орлова в ухо, прошептала: — Давай спать, золотце.
На следующий день в Совете предложение императрицы послать в Москву для наведения порядка графа Орлова было принято без возражений, и она лично продиктовала указ: