Если главной заботой либеральных обличителей взяточничества было содействие «правосудию», призыв к официальному возмездию и в этих целях идеализировались строгие блюстители законопорядка, то в «Губернских очерках» взяточничество изображается прежде всего как массовое явление и как один из неизбежных спутников социально-политического строя. Другими словами, «Губернские очерки» дают глубокое объяснение исторических причин, порождающих взяточников, раскрывают социально-политический генезис взяточничества.
Сам характер либеральных обличений был проникнут сословно-классовыми предрассудками, определялся той барской идеологией, согласно которой простые люди рассматриваются как низшие, неполноценные и испорченные существа. Дело представлялось таким образом, что чем выше звание и должностное положение административного деятеля, тем полнее представлены в нем добродетели. Высших чиновников, бюрократов-законодателей эти обличители касались осторожно, а чаще вообще не касались. Это была сатира, щадящая высокие ранги не по тактическим, а по идеологическим соображениям, сатира, руководствовавшаяся принципом официального либерализма: «Законы святы, да исполнители — лихие супостаты». Соответственно такому убеждению основным гнездилищем взяточничества и других пороков и злоупотреблений представлялось мелкое чиновничество, «крапивное семя». Сюда, в эти бюрократические низы, на головы заурядных чиновников-исполнителей и были направлены в первую очередь удары обличителей, здесь обличители позволяли себе самые крайние резкости и давали полную волю своему «гражданскому» негодованию.
Иная картина наблюдается в «Губернских очерках». Степень негодования сатирика изменяется здесь в явной зависимости от различного отношения писателя-демократа к разным классам и группам общества: она не убывает, а нарастает по мере того, как сатира восходит до представителей привилегированной, господствующей верхушки общества. Чтобы почувствовать это, достаточно вспомнить, как изменяется сатирическая тональность рассказов Щедрина при переходе от типов губернских аристократов, процветающих на «безгрешные доходы», к типам бедных, забитых чиновников, преследуемых за мелкие прегрешения, на которые они вынуждены идти, чтобы не умереть с голоду. Нескрываемое презрение к первым выражается сатириком в ядовитых насмешках и разного рода зоологических уподоблениях («свиное выражение», «зверообразная лютость», «величие, свойственное индейскому петуху» и т. д.). Искалеченный обстоятельствами человеческий образ вторых, давая повод для сатирических характеристик, все же склонял сатирика прежде всего к анализу психологических мотивов поведения этих «без вины виноватых» грешников.
Низшее и забитейшее чиновничество выступает в «Губернских очерках» то в собирательном образе «бедного труженика, кроткой жертвы свирепой бюрократии» («Христос воскрес!»), то в образе «из мелких мельчайшего» канцеляриста Техоцкого («Княжна Анна Львовна»), то в образе представителя «крапивного семени» Дернова, пытающегося поправить свое бедственное положение выгодной женитьбой («Выгодная женитьба»). Наиболее показателен в этом отношении рассказ «Первый шаг», рисующий картину страшной нищеты в среде приказных и горькую судьбу чиновника, для которого проблема сапог была столь же трудной, как и проблема шинели для гоголевского Акакия Акакиевича, и который, будучи однажды вовлечен в историю с вымогательством взятки, попал под арест.
Добролюбов обратил особое внимание на гуманистическое изображение Щедриным мелкого бедного чиновничества и высоко оценил эту черту сатирика, выделяющую его из массы вульгарных обличителей. Он писал: «Никто, кажется, исключая г. Щедрина, не вздумал заглянуть в душу этих чиновников — злодеев и взяточников, да посмотреть на те отношения, в каких проходит их жизнь. Никто не приступил к рассказу об их подвигах с простою мыслью: «Бедный человек! Зачем же ты крадешь и грабишь? Ведь не родился же ты вором и грабителем, ведь не из особого же племени вышло, в самом деле, это так называемое крапивное семя?» Только у г. Щедрина и находим мы по местам подобные запросы, и зато он до сих пор остается не только выше всех своих сверстников по обличительной литературе, но и вообще выше многих из литераторов наших, увлекавших нашу публику рассказами с претензиею на широкое понимание жизни»[8]. В свою очередь и Чернышевский отмечал, что Щедрин обнаружил «редкое знание жизни и уменье ценить людей»[9], что его «Губернские очерки» вовсе не задаются целью обличать дурных чиновников и являются правдивой художественной картиной среды, в которой заклейменные сатириком отношения не только возможны, но и необходимы.