Пораженный преподаватель не преминул перед своими коллегами рассыпаться в похвалах в адрес молодого человека, отметив оригинальность и глубину его эстетических воззрений.
Реакция «академиков» была вполне предсказуемой: педагоги не смогут не признать, что юноша как никто другой усердно трудился, никогда не опаздывал на занятия и не пропускал их. Но, как замечает Дали (с той проницательностью, которую все же не стоит переоценивать как применительно к нему самому, так и ко всем остальным), зная его серьезное отношение к живописи и его мастерство, признавая, что он всегда добивается того, чего хочет, они ставили ему при этом (и главным образом) в упрек, что он холоден как лед. «Его произведениям не хватает чувства, — говорили они, — поскольку самому ему не хватает индивидуальности. Он слишком рассудочен, хотя, бесспорно, очень умен. Но, чтобы заниматься искусством, нужно иметь сердце!»
Чтобы доказать, что у него есть индивидуальность, автор «Тайной жизни...» рассказывает о визите в Академию изящных искусств короля Альфонса XIII, но на самом деле эта история ровным счетом ничего не доказывает кроме того, что Дали всегда был склонен к шутовству и обладал неутолимой жаждой противоречить. Сказать, что популярность Альфонса XIII была в то время в Испании на спаде, значит, ничего не сказать. А посему большинство студентов были против его визита и стремились всеми силами сорвать его. Самые грязные ругательства казались им недостаточно грубыми, чтобы передать дегенеративность лица монарха. «Мне же, — уверял Дали, — он, напротив, казался преисполненным истинного аристократизма, резко контрастирующего с посредственностью его окружения. Его непринужденность и естественность были столь совершенны, что можно было подумать, будто он — живое воплощение одного из благородных портретов Веласкеса». Когда король прощался со студентами, Дали был единственным, кто склонился перед ним в уважительном поклоне и даже опустился на одно колено, чего вовсе и не требовалось.
Судя по рассказу, к которому следует относиться с большой долей сомнения, в Академии изящных искусств все было таким ветхим и запущенным, что за неделю до королевского визита пришлось устраивать в ней настоящую генеральную уборку, кроме того, была разработана целая система, чтобы скрыть от короля, как мало осталось в академии студентов. Учащиеся должны были перебегать по внутренним лестницам и переходам из зала в зал, по которым водили монарха, и, пристроившись за спинами тех, кто стоял в первой шеренге, чтобы не показывать своих лиц, создавать видимость многолюдности. Модели, больше похожие на скелеты, обычно позировавшие студентам в качестве обнаженной натуры и получавшие нищенскую зарплату, были заменены девицами с улицы, нанятыми на несколько часов. По стенам заведения развесили картины. На окнах появились занавески. Короче, слегка «подновили фасад».
Здесь словно в зеркале отразился общий кризис испанской системы образования того времени, в которой правили бал ретрограды.
А Дали, проживая в резиденции, в своей комнате, превращенной в мастерскую, в это самое время экспериментирует, там, под влиянием Хуана Гриса, он пишет — на картоне, гуашью, с элементами коллажа — один из кубистских автопортретов, в центре которого дуги его бровей — они узнаваемы, а также хорошо читается название одной газеты, которое свидетельствует о его политических взглядах явно левого толка. Еще на одном автопортрете того же года и почти того же формата (104,9x75,4 см) мы видим в руках художника ежедневную газету французских коммунистов «Юманите», на которую он подписался еще в Фигерасе, а его дядя-книготорговец взял на себя труд переадресовать эту подписку ему в Мадрид.
Так что эпизод с коленопреклонением перед Альфонсом XIII не должен вводить нас в заблуждение: его описывал уже сильно изменившийся Дали. Он придумал свою «тайную жизнь» спустя двадцать лет после реальных событий и, по выражению Гензбура, вывернул свою куртку наизнанку, увидев, что она подбита мехом норки. Это со временем он превратился в монархиста, а в то время еще на все лады повторял, что видит множество достоинств у Франко.
Поскольку после Второй мировой войны Дали слишком часто говорил о том, что он монархист, следует еще раз подчеркнуть вот что: в 1922 году он упрямо подписывался на «Юманите» и демонстрировал свои политические взгляды на картинах.
Годом позже Примо де Ривера, отец создателя фаланги[164], установил в Испании диктатуру. Это были годы политических потрясений. Набирало силы рабочее и анархистское движение. «Однажды, — рассказывает Бунюэль, — вернувшись из Сарагосы, я узнал на вокзале, что Дато, занимавший пост председателя Республиканского совета, накануне был убит прямо на улице. Я сел в фиакр, и кучер показал мне следы пуль на улице Алькала. В другой раз мы с огромной радостью узнали, что анархисты во главе с — если я ничего не путаю — Аскасо и Дуррутти только что расправились с неким епископом, одиозной личностью, которую ненавидели все вокруг и даже один из моих дядюшек, каноник. Тем вечером мы выпили за то, чтобы душа его была проклята».
В Резиденции, а отнюдь не в академии, движимый лишь одним — но очень сильным — упрямством, Дали экспериментировал как только мог во всех направлениях. «Вместо ярких красок предыдущих лет я использовал в то время только черную, белую, оливковую и синюю». Он писал свои картины на картоне. Мешал гуашь с маслом. Два холста покрыл толстым слоем клеевой краски и извести. На полученной поверхности он писал картины, благодаря которым привлек к себе интерес других обитателей Резиденции. Судя по всему, проживавшие там тогда студенты делились на две группы. Одна из них объявила себя «литературным авангардом». «Миазмы катастрофических настроений послевоенного лихолетья уже начали расползаться там», — заметил Дали про одну и добавил про другую: «А эта группа переняла едва оформившиеся традиции негативизма и парадоксальности еще у одной группы литераторов и художников, которая причисляла себя к "ультраизму", используя один из тех "измов", что родились из робкого подражания европейцам. В какой-то степени они смыкались с дадаистами».
А от дада до сюрреализма, как всем известно, всего один шаг.
Отстраненный и ироничный тон этого пассажа вполне объясним — «Тайная жизнь...» была написана Дали после его ссоры с Бретоном. Тем не менее, именно пройдя через это горнило идей, страстей, талантов и разного рода безумств, Дали сформировался как мастер, равно как Бунюэль и Лорка.
«В нашей группе из Резиденции, — писал Дали с изрядной долей ехидства, — состояли Пепин Бельо, Луис Бунюэль, Гарсиа Лорка, Педро Гарфиас[165], Эухенио Монтес[166], Рафаэль Баррадес[167] и кое-кто еще. Из всех тех, с кем мне пришлось общаться в ту пору, лишь двоим было предначертано судьбой достичь вершин: Гарсиа Лорке в поэзии и драматургии и Эухенио Монтесу в познании тайн души и мысли».
И ни слова о Бунюэле, названном среди прочих обитателей «Рези» в одном ряду с Педро Гарфиасом и Рафаэлем Баррадесом. А все потому, что к тому времени, когда Дали писал эти строки, их отношения окончательно испортились.
Согласно воспоминаниям Бунюэля, именно он, проходя как-то утром по коридору Резиденции и заметив, что в комнату Дали, которого он — сам не зная почему — называл «чехословацким художником», открыта дверь, заглянул в нее и увидел, что тот завершает работу над большим портретом, который ему очень понравился. «Я сразу же, — пишет он, — сообщил Лорке и остальным, что чехословацкий художник заканчивает замечательный портрет».
Все тут же отправились в комнату к Дали полюбоваться его картиной и пригласили художника влиться в их группу.
«Надо прямо сказать, — пишет Бунюэль, — что он, на пару с Федерико, стал моим лучшим другом. Мы все трое никогда не расставались, при этом Федерико воспылал к Дали настоящей страстью, оставившей последнего равнодушным».
А из рассказа Дали выходило (но не было ли и это тоже сделано для того, чтобы преуменьшить роль Бунюэля?), что по коридору проходил Пепин Бельо и увидел он никакой не портрет, а две кубистские картины.
165
Педро Гарфиас (1901 — 1967) — испанский поэт, после поражения республики эмигрировал в Мексику.
166
Эухенио Монтес (1897—?) — галисийский поэт, писатель и журналист, профессор философии, ставший впоследствии политиком крайне правого толка.
167
Рафаэль Перес де Баррадес (1890—1929) — уругвайский художник испанского происхождения, долго жил в Испании, создатель «вибрационизма» — разновидности кубизма.