«Что вы! — возразила другая. — Женщины, как бы не так!.. Вот уже пять лет аббат Доминик здесь живет, и за все время я ни разу не видела, чтобы к нему приходила хоть одна женщина».
«Что ни говорите, а…»
«Да нет, нет! Это писал мужчина. Знаете, он меня так напугал!..»
«Неужели он вас обругал, кума?»
«Нет, славу Богу, пожаловаться не могу. Видите ли, я чуточку вздремнула… Открываю глаза — откуда ни возьмись, передо мной высокий господин в черном».
«Уж не дьявол ли это был?»
«Нет, тогда бы после его ухода пахло серой… Он меня спросил, не вернулся ли аббат Доминик. — „Нет, — сказала я, — пока не возвращался“. — „Могу вам сообщить, что он будет дома сегодня вечером или завтра утром“, — сказал незнакомец. По-моему, есть отчего испугаться!»
«Ну, конечно!»
«„А-а, — сказала я, — сегодня или завтра? Ну что же, буду рада его видеть“. — „Он ваш исповедник?“ — улыбнулся незнакомец. „Сударь! Запомните: я не исповедуюсь молодым людям его возраста“. — „Неужели?.. Будьте добры передать ему… Впрочем, нет! У вас есть перо, бумага и чернила?“ — „Еще бы, черт возьми! Можно было не спрашивать!“ Я подала ему, что он просил, и он написал это письмо. „А теперь дайте чем запечатать!“ — „Вот этого-то как раз у нас и нет“».
«Неужели и вправду нет?» — удивилась Барбетта.
«Есть, разумеется. Да с какой стати я буду раздавать воск и облатки незнакомым людям?»
«Конечно, так можно и разориться».
«Дело не в этом! Как можно не доверять до такой степени, чтобы запечатывать письмо?!»
«Да и, кроме того, запечатанное письмо нельзя прочитать, когда тот, кто оставил его, уйдет. Впрочем, — продолжала Барбетта, бросая взгляд на письмо, — почему же оно запечатано?»
«Ах, и не говорите! Он стал шарить в бумажнике… И уж так он искал, так искал, что все-таки нашел старую облатку».
«Вы, стало быть, так и не узнали, что в этом письме?»
«Нет, разумеется. Да и к чему мне знать, что господин Доминик — его сын, что он будет ждать господина Доминика сегодня в полдень в церкви Успения у третьей колонны слева, как входишь в церковь, и что в Париже он живет под именем Дюбрёя».
«Значит, вы все-таки его прочли?»
«Я его приоткрыта… Мне не давала покоя мысль, почему он непременно хотел его запечатать».
В эту минуту зазвонили на церкви святого Сульпиция.
«Ах-ах! — вскрикнула привратница с улицы Железной Кружки. — Я совсем забыла!..»
«Что именно?»
«В девять часов похороны. А мой прощелыга-муженек улизнул в кабак. Всегда он так, ну всегда! И кого, интересно, я оставлю вместо себя охранять дверь? Кота?»
«А я на что?» — заметила Барбетта.
«Вы не шутите?! — обрадовалась привратница. — Вы готовы меня выручить?»
«Ну, какие пустяки! Люди должны друг другу помогать!»
И успокоенная привратница отправилась в церковь святого Сульпиция сдавать внаем стулья.
— Да, понимаю, — кивнул Жибасье, — а Барбетта осталась одна и в свою очередь заглянула в письмо.
— Ну, конечно! Она подержала его над паром, потом без труда распечатала и переписала. Десять минут спустя у нас уже был полный текст.
— И что говорилось в письме?
— То же, о чем рассказала привратница дома номер двадцать восемь. Да вот, кстати, текст письма.
Карманьоль вынул из кармана лист бумаги и стал читать текст вслух, в то время как Жибасье пробежал его глазами:
«Дорогой сын!
Я нахожусь в Париже со вчерашнего вечера под именем Дюбрёя. Прежде всего я навестил Вас; мне сообщили, что Вы еще не вернулись, но что Вам переслали мое первое письмо и, значит, Вы скоро будете дома. Если Вы прибудете сегодня ночью или завтра утром, будьте в полдень у церкви Успения, у третьей колонны слева от входа».
— A-а, очень хорошо! — заметил Жибасье.
Так, за разговором о своих и чужих делах, они подошли к паперти и вошли в церковь Успения ровно в полдень.
У третьей колонны слева стоял, прислонившись, г-н Сарранти, а Доминик, опустившись рядом с ним на колени и оставаясь незамеченным, целовал ему руку.
Впрочем, мы ошиблись: его видели Жибасье и Карманьоль.
VII
КАК ВЫЗВАТЬ МЯТЕЖ
Двум полицейским хватило одного взгляда; в ту же минуту они отвернулись и направились в противоположную сторону — к хорам.
Однако когда они повернули и не спеша двинулись в обратном направлении, Доминик по-прежнему стоял на коленях, а г-н Сарранти исчез.
Как мы видели, Жибасье был близок к тому, чтобы усомниться в непогрешимости г-на Жакаля, однако его восхищение начальником полиции лишь возросло; сцена, описанная и как бы предсказанная г-ном Жакалем, длилась не более секунды, но она все же была, и именно такая.
— Эге! — крякнул Карманьоль. — Монах на месте, а вот нашего подопечного я не вижу.
Жибасье поднялся на цыпочки, устремил опытный взгляд в толпу и улыбнулся.
— Зато его вижу я! — заметил он.
— Где?
— Справа от нас, по диагонали.
— Так-так-так…
— Смотрите внимательнее!
— Смотрю…
— Что вы там видите?
— Какого-то академика, он нюхает табак.
— Так он надеется проснуться: ему кажется, что он на заседании… А кто стоит за академиком?
— Мальчишка! Он вытаскивает у него из кармана часы.
— Должен же он сказать своему старому отцу, который час! Верно, Карманьоль?.. Та-а-ак… А за мальчишкой?..
— Молодой человек подсовывает записочку девушке в молитвенник.
— Можете быть уверены, Карманьоль, что это не приглашение на похороны… А кого вы видите за этой счастливой парочкой?
— Толстяка, да такого печального, словно он присутствует на собственных похоронах. Я постоянно встречаю этого господина на таких печальных церемониях.
— Ему, верно, не дает покоя грустная мысль, милый Карманьоль, что к себе на похороны он прийти не сможет. Впрочем, вы уже близки к цели, верный друг мой. Кто там стоит за печальным стариком?
— A-а, действительно наш подопечный!.. Разговаривает с господином де Лафайетом.
— Неужели с самим господином де Лафайетом? — произнес Жибасье с уважением, какое даже самые подлые и презренные люди питали к благородному старику.
— Как?! — удивился Карманьоль. — Вы не знаете в лицо господина де Лафайета?
— Я покинул Париж накануне того дня, когда меня должны были ему представить как перуанского классика, прибывшего для изучения французской конституции.
Два собрата, заложив руки за спину, с благодушным видом не спеша направились к группе, состоявшей из генерала де Лафайета, г-на де Маранда, генерала Пажоля, Дюпона (из Эра) и еще нескольких человек, которые примыкали к оппозиции и тем снискали большую популярность. Вот в это время Сальватор и указал на полицейских своим друзьям.
Жибасье не упустил ничего из того, что произошло между молодыми людьми. Казалось, у Жибасье зрение было развито особенно хорошо: он одновременно видел, что происходит справа и слева от него, подобно людям, страдающим косоглазием, а также — спереди и сзади, подобно хамелеону.
— Я думаю, дорогой Карманьоль, что эти господа нас узнали, — проговорил Жибасье, показав глазами на группу из пятерых молодых людей. — Хорошо бы нам расстаться, на время, разумеется. Кстати, так будет удобнее следить за нашим подопечным. Надо только условиться, где мы потом встретимся.
— Вы правы, — согласился Карманьоль. — Предосторожность не будет лишней. Заговорщики хитрее, чем может показаться на первый взгляд.
— Я бы не стал высказываться столь смело, Карманьоль. Впрочем, это не важно, можете оставаться при своем мнении.
— Вам известно, что мы должны арестовать только одного из них?..
— Конечно! Что бы мы стали делать с монахом? Он натравил бы на нас весь клир!
— … И арестовать как Дюбрёя за то, что он учинит в церкви скандал.
— И ни за что другое!
— Хорошо! — согласился Карманьоль и пошел вправо, а его собеседник нырнул влево.