Вот что чувствовал г-н Жерар, вот почему он бледнел под взглядом г-на Жакаля.
Всякий раз, выходя из особняка на Иерусалимской улице, он чувствовал себя жертвой допроса.
Вопрос заключался в том, шла ли речь о простом допросе или о допросе с пристрастием.
Хотя г-н Жерар и побледнел, он с нетерпением ждал то, что должно было его заинтересовать.
Но кот держал мышонка в когтях и не мог отказать себе в удовольствии поиграть с ним.
Господин Жакаль вынул из кармана табакерку, запустил в нее два пальца, зачерпнул огромную щепоть и с наслаждением втянул табак носом.
Господин Жерар не смел торопить полицейского; он ждал со смирением, не лишенным, впрочем, доли нетерпения.
— Вы знаете, дорогой господин Жерар, — заговорил наконец начальник полиции, — что через неделю истекает срок, отпущенный королем Карлом Десятым господину Сарранти?
— Знаю, — пробормотал г-н Жерар, бросив на г-на Жакаля полный беспокойства взгляд.
— Нам также известно, что аббат Доминик вернется, возможно, послезавтра… завтра… а может быть, и сегодня.
— Да, да, знаю, — отозвался филантроп, дрожа всем телом.
— Если вы так дрожите в самом начале, дорогой господин Жерар, вы непременно лишитесь чувств, когда узнаете, о чем пойдет речь. А лишившись чувств, не услышите того, что мне необходимо вам сообщить; между тем, это, вероятно, самое интересное.
— Что же делать?! — в отчаянии вскричал г-н Жерар. — Это сильнее меня.
— Ну, чего вам бояться со стороны аббата Доминика, раз я вам сказал, что папа отклонит его просьбу?
Господин Жерар вздохнул свободнее.
— Вы действительно так думаете? — спросил он.
— Мы знаем его святейшество Григория Шестнадцатого. Это кремень!
Господин Жерар начал постепенно приходить в себя.
Господин Жакаль дал ему время отдышаться.
— Нет, опасаться вам следует совсем не этого, — продолжал он.
— Ах, ты, Господи! Значит, мне есть чего опасаться? — прошептал г-н Жерар.
— Дорогой господин Жерар! Неужели вы в такой малой степени философ и не знаете, что человек, слабое создание, находящееся в постоянной борьбе с окружающим миром, не имел бы ни минуты покоя, если бы видел нескончаемые опасности, которые ему угрожают и которых он избегает лишь чудом?
— Увы! — промямлил г-н Жерар. — В ваших словах немалая доля правды, господин Жакаль.
— Раз вы готовы это признать, — с поклоном продолжал г-н Жакаль, — я хочу задать вам вопрос.
— Пожалуйста, сударь, задавайте!
— Поэты, господин Жерар… мерзкое отродье, не так ли?
— Я незнаком с поэтами, сударь. Да и за всю свою жизнь я прочел едва ли четыре строчки.
— Так вот! Поэты утверждают, что мертвые встают иногда из могил. Что вы по этому поводу думаете?
Господин Жерар пробормотал нечто нечленораздельное и затрясся еще сильнее.
— До сих пор я в это не верил, — продолжал г-н Жакаль. — Но происшедший недавно случай с моим знакомым просветил меня на этот счет, и теперь я способен защитить по этому вопросу диссертацию. Нет, сами-то они, конечно, не выходят, но ведь можно их оттуда извлечь!
Господин Жерар изменился в лице.
— Вот моя история, предоставляю вам ее оценить. Один человек вашего темперамента, вашего характера — словом, филантроп, в одну из своих дурных минут — мы все, увы, несовершенны, дорогой господин Жерар, я знаю эту истину лучше, чем кто бы то ни было! — утопил своего племянника. Не зная, куда деть труп, — никогда не знаешь, куда их деть, именно это, как правило, и губит убийц! — он закопал его в своем парке.
Господин Жерар издал стон и уронил голову на грудь.
— Он думал, что надежно его спрятал. Так оно и было; однако земля не всегда хранит тайну, как полагают некоторые. Сегодня утром — Бог ты мой! Этот человек выходил как раз в ту минуту, как вы сюда входили! — ко мне пришел человек и сказал буквально следующее:
"Господин Жакаль! Через неделю казнят невиновного человека".
Как вы понимаете, я стал отрицать, дорогой господин Жерар, я отвечал, что о невиновности не может быть и речи, после того как суд сказал: "Виновен!" Однако он заставил меня умолкнуть, промолвив:
"Тот, кого собираются казнить, невиновен, а настоящего преступника знаю я".
Господин Жерар закрыл лицо руками.
— Я отрицал как мог, — продолжал г-н Жакаль. — Однако человек этот меня остановил и сказал:
"Вы можете освободиться на одну ночь?"
"Да, разумеется", — сказал я.
"На ближайшую ночь?"
"Нет, этой ночью я занят".
"Тогда на следующую?"
"Прекрасно… Вы приглашаете меня на прогулку?" — спросил я наугад.
"Да, на прогулку".
Как вы понимаете, мне не терпелось узнать, куда он намерен меня отвезти.
"Это в Париже или за городом?" — поинтересовался я.
"За городом".
"Хорошо".
Мы договорились, что ночью — но не сегодняшней, а следующей — мне будет представлено доказательство, что виновен не тот, кого собираются казнить, а, напротив, человек, гуляющий на свободе.
— И вы согласились отправиться в это путешествие? — пролепетал г-н Жерар.
— А разве я мог поступить иначе? Я спрашиваю вас, здравомыслящего человека. Вы знаете, какова моя миссия. У Прюдона есть на эту тему картина: "Правосудие, преследующее Преступление". Вы знаете мой девиз — тот же, что у женевского философа: "Vitam impendere vero"[31]. Мне пришлось сказать: "Я поеду".
— И поедете?
— Придется, черт возьми, раз так надо. Но, как я вам сказал, поеду я не этой ночью, а на следующую ночь… на следующую, слышите?
— Да, — кивнул г-н Жерар; слышать-то он слышал, но не понимал ни слова; зубы его стучали, словно кастаньеты.
— Я знал, что вас заинтересует этот рассказ, — хмыкнул г-н Жакаль.
— Сударь! Зачем вы все это мне говорите? Что означает ваша откровенность? — сделав над собой усилие, прошептал г-н Жерар.
— Зачем? Неужели не понимаете?.. Я сказал себе: "Господин Жерар — филантроп; когда он узнает, что одному несчастному человеку грозит опасность, о которой я ему рассказываю, он представит себя на месте этого несчастного незадачливого убийцы, он испытает такие мучения, словно он сам и есть преступник". Похоже, я не ошибся, не правда ли, дорогой господин Жерар?
— О нет… о нет… — простонал тот.
— Ну что ж, я доволен результатом и могу продолжать. Завтра в полночь я отправляюсь с другим филантропом… О, он ничуть не похож на вас, господин Жерар. Вполне можно сказать, что филантроп филантропу рознь, как Мольер говорил, что вязанка вязанке рознь… Я еду с ним и не знаю, в какую сторону мы направим наши стопы. Он ничего мне не сказал, но выработанная долгим опытом проницательность мне подсказывает, что мы поедем в Кур-де-Франс.
— В Кур-де-Франс?
— Да… Там мы повернем направо или налево — скорее всего, направо — и, вероятно, проникнем — каким образом, я еще не знаю, — в парк. Там мы обнаружим в яме скелет, составим протокол и доложим о результатах этих печальных трудов господину королевскому прокурору, а тот будет вынужден, получив новые сведения, просить господина министра юстиции об отсрочке казни господина Сарранти.
— Господина Сарранти? — вскричал г-н Жерар.
— Неужели я сказал "господина Сарранти"? У меня случайно вырвалось имя этого ужасного человека. Не знаю почему, но оно постоянно вертится у меня на языке… Итак, казнь будет отложена, затем будет арестован настоящий преступник, и вот уж начинается новое расследование… Вы меня понимаете, верно?
— Отлично понимаю, — ответил г-н Жерар.
— Вот в каком ужасном положении очутился этот несчастный убийца, — продолжал г-н Жакаль. — Вы только взгляните на этого славного малого: он гуляет, радуясь Божьему солнышку, сунув руки в карманы, свободный как ветер; вдруг к нему подходят эти мерзавцы жандармы, лишают его солнца, чтобы бросить в темницу, и вырывают его руки из карманов, чтобы надеть наручники; его простодушное спокойствие, его привычная безмятежность — все разрушено, все погибло из-за банальнейшей формальности, сущего пустяка. Тогда он раскается, что не воспользовался спасительной возможностью, о которой я ему говорил.