Вся эта толпа, печальная, мрачная, стала медленно расходиться по домам, унося в сердце боль от только что вынесенного страшного приговора.
Если бы кто-нибудь, не зная, что происходит, видел охваченную горестным изумлением толпу, присутствовал при ее молчаливом уходе, он мог бы приписать это медленное и безмолвное отступление какой-нибудь чрезвычайной катастрофе — извержению вулкана, эпидемии чумы или первым раскатам гражданской войны.
А если бы тот, кто всю ночь неотрывно следил за страшным судебным разбирательством, кто в огромном зале, при неясном свете ламп и свечей, бледнеющем в предрассветной мгле, слышал смертный приговор и видел, как расходится эта ропщущая толпа, потом без всякого перехода вдруг оказался в уютном гнездышке, где живут Сальватор и Фрагола, он испытал бы сладостное ощущение, удовольствие, подобное тому, что чувствует гуляка свежим майским утром после бурной ночной оргии.
Прежде всего человек этот увидел бы небольшую столовую, четыре панно которой изображали помпейские интерьеры; потом — Сальватора и Фраголу, сидящих по обе стороны лакированного столика, на котором был подан чай в изящных чашках белого дорогого фарфора.
С первого взгляда посетитель признал бы в них влюбленных, вернее — любовников, а еще вернее — людей, которые любят друг друга.
Если бы только ему не пришла в голову мысль, что они повздорили, — а это казалось невероятным, судя по тому, как прелестная девушка смотрела на молодого человека, — он сейчас же понял бы, что над ними витает какая-то тревожная и печальная мысль, не дающая обоим покоя.
Действительно, хотя Фрагола не сводила чистого и нежного взгляда с любимого, ее чуждое притворства лицо, похожее на весенний цветок, открывающий свои лепестки апрельскому солнцу, носило отпечаток сильнейшего волнения, граничившего со страданием, а Сальватор находился, казалось, во власти столь великой грусти, что даже и не думал утешать ее.
Впрочем, печаль их была вполне естественной.
Сальватора не было всю ночь; он вернулся с полчаса назад и рассказал девушке во всех волнующих подробностях о происшествиях минувшей ночи: появлении Камилла де Розана у г-жи де Маранд, обмороке Кармелиты, смертном приговоре г-ну Сарранти.
Сердце Фраголы не раз содрогалось во время этого мрачного рассказа, подробности которого были одинаково печальны, где бы ни происходило действие — в раззолоченных гостиных банкира или в угрюмом зале заседаний. В самом деле, если председатель суда приговорил г-на Сарранти к физической смерти, то не была ли и Кармелита обречена на вечные душевные страдания после смерти Коломбана?
Опустив голову на грудь, Фрагола задумалась.
Сальватор размышлял, опершись подбородком на руки, и перед ним словно открывались необозримые дали.
Он вспоминал ту ночь, когда вместе с Роланом перелез через каменный забор замка Вири; он вспоминал, как пес бежал через лужайки, через лес, как он замер у подножия дуба; наконец он вспомнил, как яростно стал царапать землю и какой ужас пережил он, Сальватор, коснувшись пальцами шелковистых волос ребенка.
Что общего могло быть между этим телом, погребенным под дубом, и делом г-на Сарранти? Вместо того чтобы свидетельствовать в его пользу, не докажет ли это обстоятельство его вину?.. И не погубит ли это Мину?
О, если бы Господь просветил в эти минуты Сальватора!..
А что если прибегнуть к помощи Рождественской Розы?..
Но не убьет ли нервную девочку воспоминание об этой кровавой странице ее детства?
Да и кто дал ему право копаться в этих темных глубинах чужой жизни?
Впрочем, разве он не взял себе имя Сальватор; и разве сам Господь не вложил ему в руки нить, при помощи которой он может выбраться из этого лабиринта преступлений?
Он должен пойти к Доминику. Разве не обязан он этому священнику жизнью? Он предоставит в распоряжение монаха все эти проблески истины, которые могут стать для того ослепительной вспышкой молнии.
Приняв такое решение, он встал было с намерением осуществить задуманное, как вдруг послышался звонок.
Умница Ролан, лежавший у ног хозяина, медленно приподнял голову и встал на все четыре лапы, заслышав звон бронзового колокольчика.
— Кто там, Ролан? — спросил Сальватор. — Это друг?
Пес выслушал хозяина и, словно поняв вопрос, не спеша пошел к двери, помахивая хвостом: это было признаком несомненной симпатии.
Сальватор улыбнулся и поспешил отпереть дверь.
На пороге стоял Доминик, бледный, печальный, суровый.
Сальватор радостно вскрикнул.
— Добро пожаловать в мой скромный дом! — пригласил он. — Я как раз думал о вас и собирался к вам.
— Спасибо, — поблагодарил священник. — Как видите, я избавил вас от этой необходимости.
При виде красавца-монаха, которого она встретила впервые у постели Кармелиты, Фрагола встала.
Доминик хотел было заговорить. Сальватор знаком попросил сначала выслушать его.
Монах ждал, что скажет Сальватор.
— Фрагола! — позвал тот. — Девочка моя дорогая, поди сюда!
Девушка подошла и оперлась на руку возлюбленного.
— Фрагола! — продолжал Сальватор. — Если ты веришь, что за последние семь лет я принес какую-то пользу людям, если ты веришь, что я сделал что-то доброе на земле, — встань перед этим мучеником на колени, поцелуй край его сутаны и возблагодари его: именно ему я обязан тем, что живу эти семь лет!
— О святой отец! — воскликнула Фрагола, бросаясь на колени.
Доминик протянул ей руку.
— Встаньте, дитя мое, — попросил он. — Благодарите Бога, а не меня: только он может даровать жизнь или отнять ее.
— Значит, это аббат Доминик проповедовал в церкви святого Рока в тот день, когда ты хотел покончить с собой? — спросила Фрагола.
— Заряженный пистолет уже лежал у меня в кармане; я принял решение; еще какой-нибудь час — и меня не стало бы. Слова этого человека удержали меня на краю пропасти — я выжил.
— И вы благодарны Богу, что до сих пор живы?
— О да, от всей души! — воскликнул Сальватор, глядя на Фраголу. — Вот почему я вам сказал: «Святой отец! Чего бы вы ни пожелали, каким бы невероятным ни представлялось ваше желание, в какое бы время дня или ночи оно вас ни посетило, прежде чем обратиться к кому-то еще, постучите в мою дверь!»
— Как видите, я пришел к вам!
— Чем могу быть вам полезен? Приказывайте!
— Вы верите, что мой отец невиновен?
— Клянусь душой, я в этом убежден! И возможно, я помогу вам добыть доказательство его невиновности.
— У меня есть это доказательство! — отозвался монах.
— Вы надеетесь спасти отца?
— Я в этом уверен!
— Вам нужны моя сила и мой разум?
— Никто, кроме меня самого, не сможет мне помочь в исполнении задуманного.
— Чего же вы пришли просить у меня?
— Мне кажется, то, о чем я пришел просить, невозможно исполнить даже при вашем участии. Однако вы сказали, чтобы я пришел к вам за помощью в любом случае, и я счел, что изменю своему долгу, если не явлюсь.
— Скажите, чего вы хотите!
— Я должен сегодня или, самое позднее, завтра получить аудиенцию у короля… Как видите, друг мой, это невозможно… для вас, во всяком случае.
Сальватор с улыбкой обратился к Фраголе:
— Голубка! Лети из ковчега и без оливковой ветви не возвращайся!
Не произнеся ни слова в ответ, Фрагола прошла в соседнюю комнату, надела шляпу с вуалью, набросила на плечи длинную накидку из английской материи, вернулась в столовую, подставила Сальватору лоб для поцелуя и вышла.
— Садитесь, святой отец! — пригласил молодой человек. — Через час вам назначат аудиенцию на сегодня или, самое позднее, на завтра.
Священник сел, поглядывая на Сальватора в удивлении, граничившем с растерянностью.
— Да кто же вы, — спросил он у Сальватора, — если под столь скромной личиной обладаете столь большой властью?
— Святой отец! — отвечал Сальватор. — Я, как и вы, принужден шагать в одиночку по намеченному пути. Но если когда-нибудь я и расскажу историю своей жизни, то, обещаю, только вам.